Итак, наш высокообразованный, успешный, трудолюбивый врач из Женевы отправляется к рабочему человеку за «социальным разрешением» на дорогостоящий отдых. Только тогда, когда он обретает уверенность, что глас народа, т. е. того слоя, ради которого он был готов вести «социально справедливый», скромный и экономный образ жизни, позволит ему, без всякой зависти, получить удовольствие от круиза, он чувствует себя защищенным от зависти коллег, т. е. людей, которые могут позволить себе такое путешествие, – от зависти, осознание которой он пытался подавить с помощью этого комплекса социальной справедливости, комплекса жертвенности во имя менее имущих. Эта догадка ускользает от него. В ситуации, болезненно абсурдной до такой степени, что мало кто из людей решился бы о ней рассказать, все, о чем он упоминает, это непреодолимое, иррациональное чувство вины и смущения[416].
На с. 146 Турнье интерпретирует историю Каина и Авеля. Он ни разу не упоминает о зависти и ревности. Упоминается «порочность» Каина, даже его «злоба», но простое слово «зависть» не встречается ни разу. Также ближе к концу книги, когда автор пишет о недовольстве хорошего сына при виде счастливого воссоединения с отцом блудного сына, а также о притче о работниках в винограднике, в обоих случаях мотив протеста не назван завистью[417].
Современное «решение»: виноват тот, кому завидуют
Современное «решение»: виноват тот, кому завидуют
Почему все избегают слова «зависть»? Как-то Александер Рюстов подверг критике использование мной этого термина. Исчерпывающе для современного автора рассмотрев в своей главной работе идею зависти в связи с анализом проблемы «равенства» (