Однако влиятельность поваров имела не только положительные, но и отрицательные стороны: приготовление пищи для сильных мира сего иногда могло превратиться в вопрос жизни и смерти. Искусного повара, который слишком хорошо готовит, могли похоронить вместе с господином, чтобы тот кормил его и в загробной жизни. А за кусочек недостаточно прожаренной печени или волосок в супе повар запросто мог отправиться в собственную могилу.

Для властных и могущественных есть смысл судить человека не только по тому, как он говорит, но и по тому, как он готовит. Самый известный китайский повар, ставший министром, — И Инь, живший, предположительно, в XVII в. до н. э., — получил должность при дворе основателя династии Шан благодаря своим кулинарным умениям, а не из-за ораторского искусства или умения руководить, хотя, судя по сохранившимся рассказам, этими талантами он тоже обладал («Хань Фэй-цзы», 3). По словам этого человека, то волшебное, что делается в котле с едой, может происходить и со всем миром, и с каждым из нас — если только научиться оптимальным образом соединять дары жизни и ее вызовы: «Превращения, совершающиеся в тагане-котле, — нечто чудесное и непостижимое, что невозможно выразить словом и нечему уподобить при всем желании» («Люйши чуньцю», 14/2.4). Наслаждение жизнью подобно удовольствию, которое мы ощущаем, пробуя изысканное блюдо, — ни то ни другое невозможно выразить словами.

Мы судим людей по тому, как они ведут себя за столом. Мы оцениваем хозяина, исходя из того, какую еду и какое вино подают в его доме, кто еще приглашен на ужин, как рассажены гости и какие разговоры ведутся во время и после трапезы. Правила застольного этикета сглаживают противоречия и располагают присутствующих к откровенности — вплоть до того, что кто-то может вообще потерять бдительность и раскрыть свои тайны. Ведь веселье может быть искренним, а может быть напускным. Формальные ужины предоставляют идеальный способ сохранить лицо. (Было бы очень неплохо, если бы, как в комиксах, над головами собравшихся всплывали облачка со словами: мы тогда узнали бы, что скрывается за натужными улыбками глав государств, когда они обмениваются тостами.)

В Древнем Китае в застольях проявлялся характер человека, ибо на них вовсю задействовались социальные навыки и политическая ловкость. Забавы и праздники организовывались для того, чтобы «внушить почтительность и бережливость» или «проявить доброту и щедрость» («Цзо чжуань», глава «Правитель Чэн», 12). Для хозяина пир был инструментом, позволяющим укрепить свою репутацию и впечатлить предполагаемых союзников. Успешный правитель «выставляет напоказ ритуальные сосуды и проводит праздники, чтобы утвердить гармонию и дружбу» («Го юй», глава «Чжоу юй»). За праздничным столом решались вопросы огромной военной или общественной значимости, а недостаточная щедрость хозяина могла обернуться неприятными политическими последствиями. Обед открывал пространство для тонких политических маневров, создавал площадку для возвеличивания себя или превращался в форум, где можно было обсудить поведение правителя или начальника. Князь Вэнь из Вэй (правил в 445–396 гг. до н. э.) однажды устроил пир, где предложил всем своим высшим чиновникам дать оценку своему правлению; к немалому удивлению присутствующих, единственного гостя, который осмелился открыто покритиковать правителя, не выставили из-за стола, а позже и вовсе поощрили повышением («Люйши чуньцю», 24/3.5).