Вообще, нужно сказать, что пьянство в 60-е – 70-е годы прошлого века было своеобразным стилем жизни. Примерно тем же самым, что пирушки и дуэлянтство Пушкина и его друзей-гусар. Если ты учился на филфаке или юрфаке и не пил, на тебя смотрели как на прокаженного. Единственным извинением мог быть большой спорт. Но университет же не Лесгафта. Поэтому пили все. Прийти пьяному на лекцию было совершенно недопустимо, но отсидеть одно занятие, мучась тяжелым похмельем, а потом пойти на Андреевский рынок, где тогда еще разливали пиво из дубовых бочек и продавали бутерброды с селедочной икрой за три копейки, было в порядке вещей [Алексеев 2006].

Вообще, нужно сказать, что пьянство в 60-е – 70-е годы прошлого века было своеобразным стилем жизни. Примерно тем же самым, что пирушки и дуэлянтство Пушкина и его друзей-гусар. Если ты учился на филфаке или юрфаке и не пил, на тебя смотрели как на прокаженного. Единственным извинением мог быть большой спорт. Но университет же не Лесгафта. Поэтому пили все. Прийти пьяному на лекцию было совершенно недопустимо, но отсидеть одно занятие, мучась тяжелым похмельем, а потом пойти на Андреевский рынок, где тогда еще разливали пиво из дубовых бочек и продавали бутерброды с селедочной икрой за три копейки, было в порядке вещей [Алексеев 2006].

Крепкие напитки предназначались для серьезных попоек, и к ним обычно приступали ближе к вечеру, хотя бывали и исключения[1256]. Пиво было причислено к алкогольным напиткам только в 2012 году, а обычно оно считалось повседневным средством опохмела: выпитая кружка была способна изменить настроение с мрачного на веселое (если только пиво не заканчивалось, что было частой мелкой пакостью)[1257]. Даже ленинградские голуби редко бывали трезвыми: они сновали в пивных барах, дожидаясь, пока посетители сдуют пену с только что налитой кружки[1258].

Западные комментаторы того времени (например, X. Смит в своем бестселлере «Русские» [Смит 1978]) имели стереотипное представление, будто советские граждане хлещут водку, чтобы забыться[1259]. Но выпивка была гораздо более сложным занятием. Хотя о тонкостях вроде «вина первого урожая» и т. п. не было и речи, кое в каких нюансах люди разбирались: нередко предпочитали крепленые вина типа «Кагора» водке, не говоря уже об одеколоне, который альтер эго Венедикта Ерофеева Веничка выпил по дороге из Москвы в Петушки. Но «Москва – Петушки» (1969) была культовой книгой и в Ленинграде: здесь тоже пили, чтобы погрузиться в параллельное метафизическое состояние. «Всем хорошим во мне я обязан водке. Водка была катализатором духовного раскрепощения, открывала дверцы в интересные подвалы подсознания, а заодно приучала не бояться – людей, властей», – признавался Л. Лосев [Лосев 2000: 551][1260]. Прежде всего водка помогала включиться в общую беседу: