После того вечера в клубном ресторане игроков в гольф у Юджина хватило ума избегать Лика. Когда Агнес улеглась на ковер, напевая себе под нос, Лик, выбежавший из спальни в одних трусах, выставил Юджина пинками под зад из коридора на улицу. Юджин мог легко дать ему отпор, но его представления о жизни не позволили ему это сделать, и он разрешил выпроводить себя, а на пути к машине поймал себя на том, что приносит извинения.

Той ночью чувство вины не давало Юджину уснуть. Едва рассвело, он унес из коридора в ванную – подальше от недовольного взгляда дочери – телефон и запер дверь. Он разбудил Агнес, и она встретила его у ворот шахты. Он извинился за то, что вчера уговорил ее выпить, и пообещал помочь ей снова встать на ноги. Они сидели на заднем сиденье холодного такси, и она целовала его, как бы подтверждая, что все будет в порядке. Язык у нее был раздувшийся и безжизненный, и Юджин надеялся, что лагер в ее дыхании – всего лишь последствия вчерашнего. Глядя, как ее голова свесилась набок, он вспомнил, что вчера в ресторане гольф-клуба она не пила с ним лагера.

Шагги предполагал, что Юджин после этой ночи исчезнет. Но нет – мальчик в школьной форме сидел у телефонного столика и слушал их разговоры в те утра, когда Юджин приезжал в гости. Шагги раскрывал тетрадь с домашним заданием у себя на коленях и аккуратно выписывал ее имя старой шариковой ручкой. Он вспомнил время в доме Лиззи, когда играл с одной из материнских вещиц в духе «Каподимонте». Подделка представляла собой романтическую фигурку сельского паренька, который орудовал тупой косой и смотрел таким странным и задумчивым взглядом, словно видел самый величественный закат, какой только можно представить. Агнес не раз просила Шагги не трогать эту фигурку, но он обнаружил, что не может послушаться, а когда она в воскресенье принимала ванну, он уронил фигурку, и у паренька отломилась рука, а из руки вывалилась коса. Шагги спрятал статуэтку в темноту сушильного шкафа Лиззи. Он садился рядом с бойлером и пытался вернуть руку на место, используя все доступные средства – от скотча до застывающего рисового пудинга. Он каждый день в течение недели посещал сломанного мальчика и молился о каком-нибудь чуде. Когда он не сидел в сушильном шкафу, все его мысли были о статуэтке, а когда он сидел в шкафу, то плакал и ругал себя за то, что натворил. Целую неделю продолжалась эта пытка, а потом он запаниковал и просто оставил статуэтку в шкафу, спрятал между банными полотенцами – пусть найдет и починит кто-то другой.

Шагги, сидя за телефонным столиком, снова думал о разбитой фигурке. Он слушал тихие голоса, какими взрослые всегда разговаривали по утрам, чувствовал усталость после ночной смены, одолевавшую Юджина, который на сей раз принес альбом с образцами обоев и теперь спрашивал у Агнес, какие она предпочитает – веселые полевые цветочки или широкие полоски с крохотными гербовыми лилиями. Шагги со своего места мог определить, что у его матери болит голова, и она с трудом готовит для Юджина на завтрак жареную печенку.