Очевидно, что не существовало устойчивого понятия для определения «национальности» жителей Бухары, хотя слово «узбек» использовалось чаще остальных. Свидетельства другого рода предоставляют выходцы из Средней Азии, эмигрировавшие в ранний советский период. Если представители интеллигенции, стремившиеся в Турцию или Европу, брали себе фамилии, напоминавшие о тюркском прошлом Средней Азии (Субудай, Чагатай) или о брожении умов в начале XX века (Октем, Яркын), эмигранты, происходившие из разных слоев общества, особенно те, кто отправлялся в Афганистан или Хиджаз (современная Саудовская Аравия), принимали фамилии, указывавшие на место, откуда они родом (Туркистани, Бухари и т. п.)[695]. Тюркистский энтузиазм интеллигенции их мало привлекал.
Карта 3. Узбекистан как Большая Бухара
Создание национально-территориальной республики само по себе было механизмом выковки национального самосознания. Национальность сделалась политически значимым и в то же время более осязаемым фактором. Подобно многим другим государственным образованиям современной эпохи, Узбекистан с обретением множества национальных символов и всевозможных способов быть узбеком стал обзаводиться собственной реальностью [Kamp 2002]. Решение партии о формировании национальных частей Красной армии, по счастью, обеспечило еще одну структуру, которую можно было рассматривать как национальную. Эти части создавались не столько для увеличения численности Красной армии, сколько для мобилизации граждан из нерусских регионов СССР («чтобы позволить малым национальностям участвовать в защите СССР»[696]), которыми должны были руководить офицеры, говорившие на их родном языке. Еще до национального размежевания узбекская пресса называла их «национальной армией»[697]. После размежевания о них постоянно упоминалось в печати как об узбекской национальной армии. Сам Ходжаев определял национальные подразделения Красной армии как «узбекские национальные войска – грозную силу, обеспечивающую независимость Узбекистана»[698]. Как напоминает нам М. Камп, к большинству узбеков осознание себя советскими людьми приходило через осознание себя узбеками [Kamp 2007: 64]. Этот «банальный национализм» утвердился уже в ту пору, когда сущность национальной идентичности еще только дискутировались[699]. Эти дискуссии – о языке, наследии, вообще о том, что значит быть узбеком, – велись в новых учреждениях культуры, построенных советским режимом в рамках преобразовательных задач. Комитет по изучению узбеков