— Тебя это беспокоит?
— Меня — да.
— Тебя всегда волновало, что о тебе скажут другие. И тебя, и твоего жалкого хлюпика.
— Арнольд всегда заступался за тебя в школе. Так же, как и я.
— Попал он в свой Йель, куда так стремился?
— В Корнелл.
— Что же это он сплоховал? Разочаровал своих предков?
— Корнелл — очень крутой университет.
— Только не для родителей, помешанных на Йеле. Они, наверное, за это сожрали сыночка с потрохами. Воображаю, как страдал бедный зубрилка.
— А когда ты пропала и все думали, что ты умерла, думаешь, из-за этого мы не страдали?
— Дай угадаю: ты сидела
— При чем тут это? Все, кто тебя любил и о тебе заботился, были сломлены.
— Вот слушаю я тебя и думаю: а мне какое на хрен дело?.. С чего бы это, а?
— Я тоже этого не понимаю. Твои родители тебя избивали? Нет. Твой отец всегда мне казался вполне адекватным. Твоя мама… она так беспокоилась, чтобы все было как надо, чтобы все успевать… и это при ее-то занятости… Но ты зла на них так, как будто они держали тебя связанной в подвале и пытали. Я этого не понимаю.
— А что бы ты хотела услышать? Что отец меня насиловал?
— Разве он…
— Да нет. Знаешь, почему я не стала давать им о себе знать? Потому что, как я уже сказала тебе вчера, Карли Коэн умерла. Если бы у них был хоть намек на то, что я жива, они бросились бы меня искать. А так их дочки и след простыл, ни одной зацепки. Между прочим, я не дура. И отлично вижу: ты уже жалеешь, что пустила меня на порог.
— Я этого не говорила.
— И не нужно. У тебя все на лице написано. Не волнуйся, я очень скоро уйду из твоей жизни.