Кое-что из изложенного выше подмечено, на мой взгляд, совершенно верно. Над кое-чем стоило бы всерьёз подумать, поразмыслить. Но есть в суждениях Ф. Джексона и нечто такое, с чем мне трудно согласиться. Это – подспудное представление автора о допостмодернистском периоде как о временах безмятежных и гармоничных, чуть ли не идиллических. «Самоидентификация не была проблемой. Конечно, люди были другими, но…»[801]. Эта фраза представляется мне слишком категоричной, не соответствующей истине. Самоидентификация и тогда была проблемой. Мыслители начала и середины XX века были так же озабочены ею, как и сегодня Ф. Джексон и его коллеги. Различие в том лишь, что предшественники согласовывали предлагаемые ими решения с реалиями своего времени. А также с теми проекциями в будущее, которые представлялись им наиболее вероятными (и опасными).

В подтверждение сказанного хочу обратиться к одному не то чтобы «забытому», но не слишком известному и цитируемому произведению Олдоса Хаксли – английского писателя, мыслителя и публициста.

Олдос Хаксли (1894–1963) приобрёл мировую известность как автор сатирического романа-антиутопии «О дивный новый мир» (Brave New World, 1932)[802]. Хатчинсоновский Словарь искусств так лапидарно излагает его содержание: «Научно-фантастический роман… рисует общество, где люди производятся в пробирках и неспособны к свободе из-за идеологической обработки и наркотиков»[803].

Роман этот получил в творчестве Хаксли своеобразное продолжение – в виде книги «Вновь посещённый прекрасный новый мир» (Brave New World Revisited, 1958). Она, её содержание является главным предметом моего интереса в настоящей статье. В 2000-м году этот научно-публицистический трактат Хаксли был переведён на русский язык (перевод – И. Сиренко) и издан под названием «“О дивный новый мир” – 27 лет спустя» (с приложением ряда сопутствующих материалов)[804].

В. П. Шестаков в одной, уже давней, своей статье, прослеживая творческую эволюцию Хаксли, высказал довольно пренебрежительную оценку «Вновь посещённого прекрасного нового мира», расценив эту книгу как свидетельство упадка, вырождения художественного таланта писателя, что якобы и подтолкнуло последнего заняться перепевом собственных старых «мелодий» на новый рационалистический лад. «Теперь он занялся рекламой собственных произведений, – писал В. П. Шестаков, – пытаясь, как во «Вновь посещённом прекрасном новом мире»… получить проценты с растраченного художественного капитала… Он стал перелицовывать свои прежние произведения, писать к ним политический комментарий и не чураться сомнительной славы «пророка катастрофы»»[805]. Такая оценка представляется несправедливой.