– Come?[94] – прошептал он.

– Диск, – выдавила она из себя, размахивая руками, словно у нее начались судороги. – Я купила себе диск и… хотела спросить вас, не будете ли вы против…

Он смотрел на бледную узкобедрую горничную слезящимися глазами и спрашивал себя, неужели она всерьез полагает, что он может разрешать или не разрешать покупку дисков.

– …если я как-нибудь послушаю его на вашей стереоустановке? – наконец выдавила она и отпрянула, словно ожидая, что ее побьют, глядя на него огромными глазами. – Конечно, только когда вас нет дома, – шепотом добавила она.

И это все? Джон устало кивнул.

– Si. D’accordo[95]. – И возблагодарил небо за то, что она наконец оставила его в покое.

Он пил чай маленькими глотками, и с каждым глотком происходящее с ним все меньше напоминало простуду. Скорее было похоже на то, как будто в голове его начали брожение мысли. Казалось, она стала весить тонну. Может быть, вызвать врача? Или принять таблетку?

Он был уже не в состоянии размышлять над этим, принимать какие бы то ни было решения. Без сомнения, сегодня ночью его голова взорвется – ну и пусть. Он выпил чай и лег в постель, где провалился в беспокойный сон со множеством безумных сновидений.

На следующий день он проснулся, чувствуя себя так, словно не спал, а был в обмороке. Ему стало лучше, но ненамного: ощущение было примерно таким же, когда на серьезной ране появляется первая тонкая кожа, которая может в любой момент порваться. Несмотря на это, сидеть дома ему не нравилось, поэтому он попросил отвезти его в офис. Там он обнаружил на своем столе записку от Пола, где тот желал ему скорейшего выздоровления и писал, что улетает в Париж на переговоры и вернется только к вечеру.

Он отменил все встречи, вместо этого стал читать деловые отчеты из «Банко Фонтанелли» и южноамериканской рудничной компании, а также газеты. Маккейн, который за последние недели выступал перед общественностью чаще, чем за два года на должности главы «Фонтанелли энтерпрайзис», постепенно становился идолом инвесторов всего мира. Он открыто высказывался за то, чтобы освободить от налогов «результативную элиту», единственным смыслом которой якобы является поддержание существования тех, кто «не достигает результатов».

– Природа тоже не знает социальных выплат, – провозглашал он под аплодисменты на экономическом симпозиуме и требовал, кроме прочего, жесткого упразднения всех препятствий для торговли, а также радикального дерегулирования рынков.

Джон посмотрел новости о демонстрациях, состоявшихся перед закрытыми дверями центра, где проходила конференция. Пожилой человек в толстых, словно донышко бутылки, очках пояснял репортерше: