– О чем мы говорим? – произнес Пол Зигель. – Мы говорим о том, что разбираются шкафы и устанавливаются коммуникации. Мы говорим о том, что нечто давно известное нам на примере Олимпийских игр – всемирное состязание, невзирая на происхождение, цвет кожи или религию, – происходит сейчас и в области экономики. Программисты из Индии, врачи из Египта – то, что во всем мире есть способные люди, уже давно перестало быть теорией, мы все это видим. Былые предрассудки меркнут, возникает обоюдное уважение. Разговоры ведутся не потому, что люди вынуждены делать это, а потому, что они этого хотят. Мы говорим о всеобъемлющем глобальном объединении, которое делает мир привлекательнее и вероятнее войны, что уже само по себе оправдывает его. Когда мы говорим о глобализации, то говорим, если уложиться в одну фразу, о процессе, обладающем потенциалом для того, чтобы решить крупнейшие проблемы человечества.
Генеральный секретарь благосклонно кивнул.
– Вы говорите о том, чем я живу, – произнес он.
– Темная сторона глобализации, – произнес Джон Фонтанелли, – заключается в том, что возникли концерны, способные противопоставить друг другу государства, чтобы заставить их пойти на губительные уступки. Я знаю это, потому что сам поступал так достаточно часто. Я давил на правительства, подкупал депутатов, манил инвестициями или угрожал оттоком рабочей силы, чтобы получить то, чего хотел: право разведки или другие лицензии, прибыльную монополию или условия, которые позволили бы мне исключить из игры конкурентов. Иногда я просто разрушал национальную промышленность, чтобы заполучить рынок целиком. С тем результатом, что не оставалось равных шансов, даже приблизительно. Выступать против такого концерна как «Фонтанелли энтерпрайзис» для обычного предприятия равносильно игре против того, кто одновременно обладает пятнадцатью ферзями. – Он поднял руки, извиняясь. – Я не горжусь этим. Я просто говорю, как было. Я действовал под влиянием своего бывшего управляющего, и, тем не менее, я за это в ответе. На всех договорах, письмах и прочей документации стоит моя подпись.
– Никто вас не упрекает, – произнес Аннан.
Джон кивнул.
– Да. Но именно в этом и заключается проблема, правда? Что нет никого, кто мог бы меня упрекнуть. Не осталось законов, которые связывали бы меня по-настоящему. Я могу делать все, что угодно. – Джон наклонился вперед. – У нас есть слово для организаций, которые делают все, чего им хочется, не обращая внимания на законы. Слово, которое пришло в наш язык из итальянского: