Поставили попа и раввина друг перед другом. И объезжая их на своей огромной кобыле, Арон Левин, держа нагайку в правой руке и похлопывая ею о голенище хромового сапога, громким голосом произносил речь, содержание которой Дарья вовсе не помнила, помнила только, что говорил он строго и пылко о том, что Бога нет, а есть одна революционная справедливость.

Местный народ был ушлый, уже много что подобного слышавший, поэтому речь впечатления ни на кого не произвела. Ну поговорил человек, отчего не послушать. Зато следом началось самое интересное.

Попу и раввину дали по большим овечьим ножницам, которые заранее были приготовлены для этого дела. И Арон Левин из своего революционного поднебесья приказал суровым голосом этим раздавленным судьбой людям:

— Во имя революции, стригите друг друга!

Только тогда слегка бубнившая толпа занемела, слышно стало, как гудят мухи и шевелится листва от легчайшего воздушного движения.

Ни поп, ни раввин не думали тотчас выполнять приказ. Они растерялись, наверное, не совсем понимая его, и Арон сказал с благородной иронией в голосе:

— Чему ж вы можете научить глупых людей, если сами еще глупее, и ничего не понимаете, что вам говорят. А я вам говорю обоим, тебе, рабби, и тебе, поп: стригите друг друга! Чего же я сказал такого непонятного, что вы стоите, как две каменные бабы на театральной площади, и не двигаетесь?!

Но оба, тараща глаза то друг на друга, то на комиссара, то на окружающую толпу, по-прежнему не стремились приступить к обоюдной стрижке.

— Ну же! — грозно сказал Арон Левин. — Именем революции, приказываю вам, сучьи дети: стригите друг друга!

Наконец раввин произнес смятым голосом:

— Мы не можем делать такую гадость, товарищ Левин.

— Вы же оба чужие друг другу, так что должны ненавидеть друг друга, — удивился Арон. — Что же вам мешает сделать то, о чем вы всю жизнь мечтали?

— Мы люди слова, а не дела, товарищ Левин. — Раввин, чувствуя близкий конец, от тоски совсем поник головой.

— Отпусти нас, товарищ Левин, — страдающим голосом попросил в свою очередь поп. — Мы незлобные.

— Вот как!.. — Загорелое в походах лицо Арона Левина сначала побледнело, а потом стало багровым. Он достал из кобуры свой жуткий маузер, направил на раввина и медленно страшно произнес: — Ну же, рабби, говорю последний раз: стриги попа! — Потом навел маузер на попа: — Поп! Стриги рабби!

Тщетно. Ни батюшка, ни раввин, как ни были до смерти напуганы, руки друг на друга не подняли, и только оба зажмурились и каждый стал шептать свою молитву. Тут уж стало понятно, что добром дело не кончится. И наверное, Арон Левин пострелял бы обоих, если бы не увидел в онемевшей от ужаса толпе и даже чуть впереди толпы белокожую черноволосую красавицу с небрежно накинутой на голову шалью. Увидел и опустил маузер.