Нина замолчала, посмотрела на Петра Петровича словно за поддержкой.

— В чем же ты можешь быть виноватой, солнышко… — сказал, поникнув головой Петр Петрович. — И ничего ведь уже не переделаешь.

Нина пожала плечиком, вдруг засмеялась:

— Да, правда, не переделаешь. Пусть так все и будет, как случилось. Зато теперь у нас с Лялькой начнется новая жизнь. Мы поедем домой к бабушке. Мама такая слабенькая стала. А ведь я у нее уже три месяца не была. То и дело жду: а вдруг как позвонит соседка и сообщит что-нибудь страшное… Так что мы теперь заживем втроем. Я пойду преподавать в начальные классы, или воспитателем в детский садик. С такими деньгами можно позволить себе даже такую роскошь — работать задаром… Да вот завтра же соберемся и уедем. — Она посидела еще немного молча, по-прежнему улыбаясь. Наконец сказала: — Спасибо вам за приют. Вы были такими хорошими, славными соседями… — Она поднялась. — Пожалуй, я пойду.

Петр Петрович поднялся вместе с ней, первым шагнул к двери, но вместо того, чтобы открыть дверь, повернулся к Нине, огромный, загораживая проход.

— Прости нас, Нина, — тихим испуганным голосом, не глядя ей в глаза, сказал он. — Мы не можем тебя выпустить.

— Почему? — искренне, не понимая, удивилась она.

— Эти деньги, правда, такие большие… Не надо было тебе показывать их.

— Да, не надо… — сказал Андрей Петрович и тоже поднялся из-за стола.

— Что же вы такое говорите, Петр Петрович? — Испуг пролетел в ее голосе. — Почему вы так говорите? Андрей Петрович?..

— Прости нас, Нина… — Петр Петрович крепко взял обе ее руки в свои, зажмурился, чтобы не видеть ее глаз.

Андрей Петрович подошел сзади и, быстро выдернув из своих брюк поясной ремень, накинул на ее тонкую шейку и накрест стянул с такой отчаянной быстротой и жуткой силой, что сознание Нины мгновенно пролетело сквозь огненную боль, едва ожегшись. Она перепорхнула через мучения и влетела в старый каменный дом, в котором, оказывается, не было никакого грандиозного ремонта. Дом был огромен, как гигантский замок, и при этом совершенно пуст и темен — ни комнат, ни лестниц, ни этажей, ни окон, а только каменные сырые стены, словно у гигантского колодца, уходящие вниз. Пустота и тьма. Она порхнула туда, удивляясь, как легко растворяется, растекается в этой сырой тьме, и как вместе с ней развеиваются в мелкую морось ее страхи и сомнения.

Братья потушили свет в комнате. Один из них вышел на улицу, обошел дом со стороны железной дороги, где палисадник был совсем запущен, густо порос бурьяном, в котором валялось много разного мусора, так что и ступать нужно было осторожно, чтобы не запнуться и не стать на битые бутылки. Второй брат, растворив окно, подал ему на вытянутых руках Нину и сам следом перебрался через подоконник. Хоронясь в бурьяне, они отнесли ее на железную дорогу, прошли еще с добрую сотню метров вдоль полотна и только здесь оставили, уложив на рельсы, так, чтобы, по их разумению, гибель ее выглядела несчастным случаем. И только после этого рысцой вернулись назад.