Наконец распрощались, отключили телефоны. Со сладким привкусом пренебрежения Земский выцедил:

— Жучара…

Он осмотрелся вокруг, испытывая странное чувство перемен, которое теперь, после такого разговора, вновь коснулось его. Все вещи, кажется, были на прежнем месте, и в то же время будто все изменилось, стало видеться резче, более подчеркнуто, стал замечаться налет пыли на стеклянной поверхности журнального столика и еще пыль — легчайшими штрихами на полировке письменного стола, в книжном шкафу, и книги — неровно, с наклоном вправо-влево. Да так это стало раздражительно в эту минуту, что открыл стеклянную дверцу и выставил книги на двух полках ровно — наклонил вправо.

После этого надел брюки, вернулся к зеркалу и вновь взялся за галстук. Официоза в одежде он не любил. А тут вдруг испытывал даже удовольствие от собственного вида. Уже просто так стоял перед зеркалом, осматривал себя — то правую щеку, то левую, вытягивая шею, никакого намека на щетину — выбрился до синевы. Лада вышла из душа, заглянула к нему, завернутая в огромное розовое полотенце.

— Мы не опаздываем?

— А кто нас торопит? Я же сам за рулем.

И почти тут же раздался звонок. И не в домофон, а сразу в дверь. «Кого принесло?.. Соседи?..»

— Открываешь? — Лада направилась в спальню.

Он улыбаясь пошел к входной двери, стал оглаживать на себе рубашку и прикидывать, ровно ли все-таки повязан галстук — кто бы ни был, а произвести хорошее впечатление на людей всегда приятно.

И уже в коридоре почувствовал такой сильный прилив холодного страха, что уши заложило и сердце заухало. И словно обмяк, остановился на мгновение. В ушах звенело: бояться надо сумасшедших… Как за спасением обернулся в сторону спальни — не крикнуть ли, чтобы она сама открыла, соврать, что не может подойти? Однако как же крикнуть? И что придумать? Осторожно приблизился к двери, посмотрел в глазок. И почувствовал, что сердце заколотилось еще сильнее.

На площадке стоял человек в темном капюшоне, так низко надвинутом, что лица не было видно. Земский задышал тяжело. Не открывать! Однако как же не открывать? Что придумать? Земский будто одеревенел, даже не спросил, кого принесло, стал открывать — сначала замок, потом бронзовый засов. Дверь, тяжелая, дубово-металлическая, в изящных наростах декора, подалась медленно. Сердцебиение стало бешеным, телу жарко, так что он машинально в последний момент стал ослаблять левой рукой узел галстука, правой крепко держась за массивную дверную ручку и питая надежду, что в последний миг успеет захлопнуть, но, как в детском кошмарном сне, все предметы — дверь, обводы коридора, и он сам, его руки, тело, приобрели немощное ватное движение.