– Да брось ты, пап. Это были ребячьи шалости.

– Знаешь, все мы, старшие, боимся, как бы прошлое не стерлось у нас из памяти.

Тебе было десять лет. Он поправляет меня: двенадцать. Его считали глупым и безответным, а потому издевались над ним и в школе, и за ее пределами («Николас-морковка, впереди винтовка, сзади барабан, а на пузе – таракан!»), в него стреляли из ручек размоченными в слюне бумажными шариками, ставили подножки, придумывали потешные клички и готовили всякие пакости. Какие именно? Ну, «обычные»: лили сок в портфель, а иногда делали и кое-что похуже – заплевывали пенал, книги и бутерброды. Не отставали от мальчишек и некоторые девочки. – И вот в один прекрасный день я слетел с нарезки. Вот и все.

Мысль запала ему в голову в спортзале, когда на занятии по карате у старших ребят он случайно услышал объяснение, как получаются серьезные травмы. Никита подумал, что хорошо бы проверить это на практике – с помощью набранных в парке «Ретиро» веток и ручки от граблей, которую он, как я сегодня узнал, свистнул у садовников в том же парке. Своих главных мучителей Никита подкараулил на школьном дворе. Он до сих пор помнит звук, с которым ломались кости, и как быстро все произошло, а еще – повисшие плетьми руки и дурацкие гримасы на мордах трех злодеев. Их было трое, хотя могло быть и пятнадцать, но остальные, увидев, чем все обернулось, с громкими криками разбежались. Два учителя держали Никиту, а потом ему устроил разнос директор в своем кабинете. Он грозился вызвать полицию, сказал, что в этой школе Никите осталось пробыть считаные дни, пусть убирается куда угодно, им здесь такие головорезы не нужны, и вообще, хулиганье вроде него в конце концов попадает в тюрьму.

– Но нам ты всего этого не рассказал. И я считал директора человеком любезным и понятливым.

– Еще тот козел. Когда мы остались вдвоем, вмазал мне пару раз. У меня до сих пор в ушах звенит.

29.

В завершение ужина я положил в стакан две мадленки и залил горячим молоком с медом – для меня это стало самым запоминающимся событием за весь день. Уже и не припомню, когда пробовал их в последний раз. Кажется, еще ребенком в родительском доме. В отличие от брата или сына, я не большой любитель выпечки и пирожных.

Необычность двух сегодняшних мадленок заключается в том, что мне их подарила Агеда, а она, в свою очередь, получила от Мануэлы Кармены. Как известно, все еще действующая алькальдеса любит печь дома мадленки, а потом с видом доброй бабушки одаривает ими гостей и любых встречных. Агеда отправилась поприветствовать ее вместе с кем-то из членов «Платформы помощи пострадавшим от ипотеки», получила несколько штук и пару отдала мне сегодня у рынка. Для Хромого она приберегла две других.