Июнь

Июнь

1.

Из-за издевательств, которые Никита терпел в школе, – еще до описанной выше истории с тремя переломами лучевых и локтевых костей – Амалия посвятила несколько своих программ, почти по часу каждая, теме школьной травли (она избегала употреблять английское слово «буллинг»): приглашала экспертов, брала интервью у пострадавших, использовала много информации. Могу засвидетельствовать, что готовила она эти передачи на совесть. Из дому звонила социологам, ученым, педагогам-психологам и так далее, выбирая участников будущего обсуждения, чтобы оно получилось по-настоящему интересным.

Ни в одной из программ Амалия не упомянула собственного сына, ни в одной не позволила себе откровенностей личного характера. По ее мнению, такая серьезная проблема, брошенная на произвол судьбы теми, кто руководит образованием, заслуживает широкого внимания прессы. Этим она объяснила радиослушателям свои планы посвятить несколько передач тому, что назвала (цитирую по памяти) «возмутительным явлением и одной из самых позорных язв нашего общества». Ее инициатива имела успех и укрепила профессиональный авторитет Амалии, которая именно тогда начала получать удовольствие от своего звездного статуса или того, что хотела считать звездным статусом.

Надо ли говорить, что мы чувствовали себя жертвами. Во времена нашей юности дело обстояло иначе, и только теперь, глядя из лагеря пострадавших на подобные унижения и злые выходки, мы начинаем понимать, как они связаны с нашими собственными давними поступками. Мы с Амалией – она в своей школе, я в своей – и сами тоже были частью того же безжалостного племени, хотя ни один из нас двоих в нем не верховодил. Думаю, Амалия, делая эти передачи, не только искала решение проблемы нашего Никиты, но и пыталась облегчить собственную совесть. Какое-то время спустя, во время очередной ссоры, я упрекнул жену: якобы она воспользовалась страданиями Никиты, чтобы продвинуть вперед свою карьеру на радио. Она страшно обиделась и буквально взорвалась. Никогда прежде Амалия не говорила мне таких оскорбительных вещей.

Как-то утром, еще до выхода первой программы, мы с ней лежали в постели и рассказывали друг другу эпизоды из нашей школьной жизни, связанные с травлей. Амалии особенно запомнился один, когда ей было четырнадцать или пятнадцать лет и она училась в школе Лоретской Богоматери. В их классе была толстая девочка, с которой никто не хотел садиться за одну парту. Какое-то время ее по-настоящему изводили, потому что им нравилось видеть, как она плачет.

– Только и всего… Зато, когда на глазах у нее наконец появлялись слезы, мы сразу становились очень добрыми и жалостливыми.