Марине он достался уже с гипертонией, битый жизнью, половина волос на голове осталась на чьих‑то подушках. А… что об этом говорить. Было время…

Кандидатскую он защитил играючи. Впрочем, кандидатская — это только пропуск в науку, это сообщение высокой комиссии, что ты разобрался в данной конкретной теме и теперь претендуешь заниматься физикой самостоятельно. И он приступил к этому, засучив рукава. Порукой успеха была уверенность не только в себе самом, но и во всем клане физиков. "Что‑то лирики в загоне, что‑то физики в почете"… А как же? Именно физики творят историю, они самые–самые, они аристократы духа и авантюристы, эдакие мушкетеры короля!

И только много позднее пришло осмысление. Общество наградило физиков лавровыми венками и дало первые ряды в партере не за красивые глаза и высокий ум, и не за гуманную идею прогресса, проводником которого они себя мнили, а за то, что все они — чванливые теоретики и неутомимые экспериментаторы, были всего лишь солдатами невидимого фронта, воинами экстракласса огромной Советской Армии, готовой воевать со всем миром. Не лирики тогда были нужны, а ракеты, ракеты и еще раз ракеты (как в нашем сознании завязла эта ленинская триада: это, это и еще раз это!). А без физики какое же вооружение?

Но тогда об этом не думалось. Избранники, они были приобщены к тайне мироздания, они умели видеть особую красоту в коряво написанной формуле и в изгибистой кривой, они часами, сутками могли взахлеб говорить об электронном спектре твердых тел, или про сверхтекучесть, или про гармонию низких температур, и жены уходили на цыпочках, закрывали плотно дверь и шептали благоговейно: работают…

При этом широкость во взглядах необычайная, стиль в одежде самый демократический: джинсы, свитерок–самовяз, куртка, которую носили три, пять сезонов. Светило физики академик Леонтович вообще ходил читать лекции в подшитых валенках, и модники от науки, бывали и у них, у небожителей, слабости, умудрялись доставать изъеденные молью пимы и щеголять в них в институтских коридорах.

Еще не были забыты сталинские времена, когда все иностранные научные журналы были украшены грифом "секретно" и были доступны только избранным. А в благое время оттепели можно было пойти в Ленинку и заказать любой иностранный журнал по дисциплине — читай–не хочу! И они читали, и не только научную литературу. Книжный голод рождает инстинктивное желание его утолить. "Мастер и Маргарита" — первая часть опубликована в декабрьском номере "Москвы" 65 года, а вторая уже в следующем — 66–м. Ради второй части романа платали за всю годовую подписку. Но кто тогда считал деньги? Они‑то как раз были, товара не было. А здесь появился такой "товар"! Еще, конечно, толстые журналы, "Новый мир" — певец призрачной свободы. Всё читали и Платонова, и Солженицына, но истинным любителем научной братии были братья Стругацкие, которые заманивали сюжетом, и при этом решали глобальные задачи мироздания и гуманизма.