Ему вдруг ужасно жалко стало уходящего столетия. Это что же получается? Пройдет несколько месяцев, и об Шукшине можно будет сказать, что он жил в прошлом веке? И "Мастер" с "Маргаритой" тоже сразу отодвинуться на сто лет назад, и Окудажава. Про Достоевского вообще страшно подумать — двести лет назад, почти рядом с опричниной. А как же "возьмемся за руки, друзья"? И с кем теперь браться, и где плечо друга? В затылок дышит всякая мразь. И ведь главное, совершенно трезвый, а мысли, как у идиота.

Странно, что на таком расстоянии, входная дверь от кухни в пятнадцати метрах, а то и все двадцать будет, коридор коленом изгибается, он услышал, как повернулся в замке с мягким щелчком ключ. А может, он просто присочинил для красного словца, что услышал? Уже звуки всякие мерещатся… Спать надо идти, спать… Пробираясь к своей комнате впотьмах, он увидел в отражении лунного света темную фигуру. Сам‑то Полозов рассказывал потом, а повторять ему пришлось несчетное количество раз, что пошел он именно на звук замка и думал при этом — а не грабитель ли пожаловал в их спящий дом? Мысль была шутливая, что у них грабить‑то? И тут как раз он увидел фигуру, обомлел и крикнул в голос:

— Вы кто?

— Ой, как вы меня напугали! Перебудите весь дом. Что вы орете?

Он узнал Дашу.

— Д–а–а–шенька! Вернулась! Вот славно. А мы уж и соскучились. Где вы пропадали? Хорошо отдохнули? А где ваши вещи?

Он потом рассказывал, что Даша не ответила ни на один из его вопросов и только тяжело дышала в темноте, и даже, кажется, вхлипывала. Но это все задним числом вспоминалось, при ответах на прямые вопросы, а сам он в первый момент ничего этого не заметил, а только обрадовался страшно — вот, есть человек, с кем поговорить можно в бессонницу, и, конечно, Даша не будет клянчить у него деньги, а Марья не будет ревновать, шут ее поймет, почему именно к Даше она не ревнует. Но главное, лучшей слушательницы, чем Дашенька. во всем мире нет.

— Что же это вы ночью? Прямо с вокзала? А у меня чай горячий и мед. Есть еще варенье сливовое. Я сейчас посмотрю в холодильнике, не исключено, что Марьина ватрушка осталась.

Даша не сопротивлялась и без всяких отнекиваний пошла на кухню. Пошла, не заходя в собственную комнату, и Полозов вспоминал потом, что вроде бы ей и не хотелось туда идти. Чай подогрели еще раз — до крутого кипятка, ватрушки осталось совсем мало. Полозов поделил кургузый кусок пополам, чтобы было что Ванечке наутро подать.

А дальше пошел разговор, временами обычный, но по большей части, странный донельзя. На свету Полозов сообразил, что на отвлеченные темы сейчас беседовать с Дашей не стоит. В самом первом и обычном ее вопросе прозвучал надрыв, она каждое слово произносила через запятую, а сама выглядела какой‑то совершенно размягченной, безвольной. Помнится, ему даже пришла в голову мысль про наркотики.