Маленькая толпа тоже качнулась. Она одновременно и подхватывала падающего Аслана, и окутывала его.
Она шагала навстречу тому, что уже начиналось. Началось.
Эпилог. Это комитет
Эпилог. Это комитет
В автозаке, который больше стоял, чем ехал, было так душно, что Никите всё время казалось — сознание из него вот-вот улетучится. Может, даже насовсем. В этом не было ничего страшного. Это было как засыпать в застрявшем на перегоне плацкартном вагоне.
Только стоя.
Народу было так много, что даже сильно покалеченных невозможно было положить, приходилось как-то их подпирать, поддерживать — привалившись плечом или подставив ногу в качестве опоры.
Ещё очень хотелось пить и перестать слушать состоящий из мохнатых банальностей гвалт, в котором помимо воли вычленялись рассуждения о неминуемых люстрациях для чёрных убийц, о том, как народ теперь…
— Ничего не будет, — сказал сам себе и сразу же всем Никита, и подивился звуку голоса — он был гулкий, как если бы прошёл через трубу.
— Их провокаторы так и говорят. Не корми внутреннего прокурора, не надо, — отозвался мужик с рассечённой бровью, который одной рукой всё время пытался накрыть заплывший глаз.
— Так ведь правда ничего не изменится, — повторил Никита. — Я вот сбежал из одного автозака, а теперь еду в другом. — Он попробовал засмеяться.
— Ну как это не изменится, — возразил Серёгин. — Я вот теперь, после того, как они выкручивали мне яйца, с них уже не слезу. А ты?
— Да нет, я тоже…
— И этот, — болезненно улыбнулся Серёгин, — Аслан, если вдруг живой. Да много кто, раз такая бойня.
Никита посмотрел на Серёгина. Ему на секунду привиделось, что тот ужасно высокий и всё растёт вверх. Но нет, это голова закружилась от духоты.
— И что же мы будем делать? — спросил Никита, которому остро захотелось, чтобы хоть у кого-то оказался ответ.
— Мы? — переспросил Серёгин. — А что, есть варианты? Мы будем делать комитет.
Благодарность автора
Благодарность автора
Всё время, что велась работа над «Комитетом», я вспоминал и другое дело. Если быть точным, множество других дел, среди которых это — торчит, может быть, самым отвратительным пугалом.