— Провокатор! — повторил телефон.

Это было слишком длинное слово для весёлого фотографа в бороде и бейсболке.

Никита должен был почувствовать ярость. Или сжаться от ужаса. Или всё равно не поверить. Крикнуть: «враньё!». Но вместо всего этого он снова подумал о Лене. Что, если она единоутробная сестра Бахи? Только не на «Комитет», а на Ружинского. Или всё-таки тоже на «Комитет»?

«Если они хотят, чтобы был „Комитет“, у них будет „Комитет“»? Так она говорила. И вот — уже совсем настоящий — со стрельбищем, деаноном, конституцией. А Ваня и Ислам знают, или это «Комитет» и на них? Или они сами Бахи?

Заглянул первый синий.

— Пошли, — сказал, — в другом зале будет.

Никита послушно пошёл, продолжая перекатывать в голове тяжёлую воду мыслей.

В коридоре тоже не горела часть ламп, мало что можно было различить. Передний сторож куда-то канул, задний не вышел из зала.

Никита поозирался и стал ждать, когда за ним придут.

Из дальней двери показался какой-то мужик. Как и все здесь — форменный. Вышел, погремел ключами, понасвистывал. Пошёл вразвалочку по коридору встречным курсом. Никита с некоторым удивлением определил на нём полковничьи погоны.

Подойдя почти вплотную — Никите даже захотелось сделать шаг назад, — полковник подмигнул и негромко сообщил:

— Тебе привет от хозяйки. Дуй в посёлок Удачный, там есть для тебя дело.

Он указал пальцем на одну из дверей и пошёл дальше по коридору, снова насвистывая. Никита переместился к двери. Постоял, глядя вслед странному полковнику, пока тот не растворился на дальней лестнице. Распахнул дверь, ожидая чего угодно — от выстрела в лицо до портала в ад, — но нашёл только пустой кабинет. В нём бы совсем не было ничего примечательного, если бы не открытое настежь окно.

Эта ночь была нарезана пластами. Кусок гуталиновой тьмы наползал сверху на серую хмарь с недопереваренными фонарями по улице Горького, а со стороны Мира на них шли медленные волны тёмного эфира, наполненного стрекотом, топотом ног, разговорным гулом. Как будто там, в этой отдельной части ночи, была ещё разрешена жизнь.

Собственно, никакая это была и не ночь, всего каких-то семь вечера. Просто в это время года то, что после 16 — уже никак не отделимо от полуночи. А если ещё на улицах нет людей, то отличить одно от другого…

А почему, кстати, на улицах не нашлось людей? Ведь семь вечера — самый момент идти, а даже лучше ехать с работы, по магазинам, в парк?

Но не сегодня.

Сегодня все три центрально-параллельных улицы перерезаны. Отсечены. Чёрные люди, водолазы тьмы, ныряют из одного пласта ночи в другой, тащат своё глубоководное, рассекая Ленина, Маркса и Мира защёлкнутыми в металлическую цепочку рамками. Строят кривые решётчатые стены.