– Вы упоминаете о нем в вашем дневнике, а ни у кого из пациентов или медсестер имя не начинается на В, и тут я задумалась.

– Не помню, чтобы я писала в дневнике о Викторе, – сказала Элис, качая головой. – Я думала, там только больничные дела.

– В тот период, когда Гретхен была пациенткой, о нем не было упоминаний, – сказала Джин. – Поэтому я сначала их и не увидела. А потом, когда мы встречались с Китти, она сказала, что в Святой Цецилии ей однажды ночью явился ангел. Естественно, у меня возникли серьезные подозрения. – Она поняла, что тоже говорит шепотом.

– Я не знала. Она никогда мне не говорила.

– Одна из монахинь ее поддержала, но не похоже, чтобы она тогда еще кому-то про это рассказывала. А сегодня утром Сьюзен Тревор сказала мне, что у вас есть племянник по имени Виктор и что-то про его длинные волосы, и я вспомнила ангела Китти.

Элис закрыла глаза, и одна слезинка задрожала у нее на ресницах.

– Это сын моей сестры. Она была сумасбродная – вечно попадала в неприятности. Она не сказала нам, кто отец ребенка, – может, и сама не знала. Но она не отдала его; ей было наплевать, что люди скажут. И как ни смешно, материнство, кажется, пошло ей на пользу. А потом у нее начался перитонит, и она умерла, когда малышу было четыре, и мы вырастили его сами – мы с моей матерью. Он был такой красивый мальчик – у меня есть фотография в сумочке, – все его любили. Но когда он достиг половой зрелости, он стал меняться – точно как моя сестра. Стал очень замкнутый и начал слышать голоса.

Услышав про голоса, Джин замерла, у нее перехватило дыхание.

– У него случались чудовищные приступы ярости. Это все голоса его мучили. Мы не смогли держать его в школе, там от него отказались. И мы стали присматривать за ним дома. Доктор давал ему какие-то таблетки, чтобы он был спокойнее, но он от них раздувался, как воздушный шар.

Джин медленно выдохнула.

– Он все время убегал и попадал в ужасные переделки. Являлся весь в порезах и синяках и понятия не имел, где был. Это был такой ужас. Вы представить себе не можете.

Теперь слезы текли свободнее, а речь стала менее внятной. Джин пришлось наклониться поближе, чтобы ничего не упустить.

– Нам пришлось запирать дверь, чтобы он не убегал. Не как в тюрьме, – добавила она, увидев выражение лица Джин. – Просто для его безопасности. Если он хотел куда-нибудь сходить, мать или я его провожали. Но был один день, когда я вышла, закончив смену, а он сидел снаружи на ограде. Видимо, выбрался из дома и пошел за мной. – Она вытянула из складок постельного белья скомканный носовой платок и приложила его к глазам.