Александр Жолковский в классической статье[455] указал на очевидный русский претекст мандельштамовского стихотворения: это «Друзьям» – позднее (1862) стихотворение Вяземского, написанное «новомодным» в 1860-е размером, воспринимавшимся как «некрасовский», и звучащее странно современно: «Я пью за здоровье немногих, / Немногих, но верных друзей». Давид Раскин предположил еще один возможный импульс, гораздо более близкий по времени, который позволяет распознать новые смысловые нотки в знакомом стихотворении. Это киплинговское «The Native-born» (1894), по-русски известное как «Туземец». Стихотворение впервые появилось в печати в переводе Б. Брика[456] в знаменитом сборнике переводов из Киплинга, выпущенном Валентином Стеничем[457] в 1936 году[458]. Впрочем, правильнее было бы перевести «Туземцы» – ведь в оригинале используется множественное число: «A health to
Александр Жолковский перечислил четыре формальных черты, совпадающих у Вяземского и Мандельштама: это выбор перволичной формы, совпадение начала тоста с началом стихотворения, формула тоста («пить за»), и размер – трехстопный амфибрахий.
Стихотворение Киплинга – это развернутый заздравный тост, тоже провозглашаемый от первого лица (здесь во множественном числе). Киплинговский текст открывается здравицей королеве – по традиционному порядку первой. Все стихотворение пронизано повтором формульного Drink to (пить за): «We’ve drunk to the Queen – (God bless her! – ), в русском переводе: «Всевышний, храни королеву!» Далее на протяжении всего стихотворения формула более десяти раз повторяется как «To (за)» в анафоре:
Размер киплинговского стихотворения – трехстопный дольник, в котором варьируют все стопы (в стопе три, два и один слог, подвижное ударение, разнообразие комбинаций стоп в строке), с амфибрахием он никогда полностью не совпадает, но часто звучит, как амфибрахий, к концу нечетных строк, где трехстопность плюс женская рифма создают амфибрахическую стопу: ср. «To the hush / of the breath / less morning». Надо напомнить, что в английской поэзии Киплинг был замечательным новатором, и его свободно варьирующие дольники, близкие к народной поэзии, не только позволили ввести в стих современную разговорную речь, но и придали ему необычайное богатство звучания.
Главной тональностью «Астр» был вызов: Н. Я. Мандельштам называла это стихотворение «дразнилкой». По мнению Жолковского, «Астры», как и прототекст Вяземского, – это своего рода «криптограмма верности <…> друзьям и общему поэтическому прошлому»[459]. И в стихотворении Киплинга, особенно на взгляд из советского контекста, различим вызов: «Туземец», воспевающий всемирную солидарность скромных строителей империи, мог показаться наиболее политически вызывающим и наименее пригодным для публикации из всех киплинговских стихотворений. В любом случае оно не было опубликовано в русском переводе в 1922 году в разгар нэпа, в момент наибольшей литературной свободы. Можно уверенно сказать, что в 1931 году «Туземец» звучал, на советский слух, еще неприемлемее, поскольку утверждал имперские ценности главного противника России – Британии, противостояние с которой обострилось в конце 1920-х (так называемый «ультиматум Керзона»).