– Ей нравятся эти животные.

Когда специи закипели, он потянулся за альбомом:

– Это твои рисунки?

– Ничего особенного, – предупредила я. – Мама была настоящей художницей. А я так – рисую по настроению.

– Можно взглянуть?

Моя рука на мгновение накрыла альбом. «Вдруг Самир сочтет мои рисунки примитивными?» – испугалась я. Но все же отняла руку:

– Только не смейся!

– Я никогда не буду смеяться над тобой. С тобой – да, но над тобой – никогда, – Самир открыл альбом. – Еда! Ну, конечно! – медленно пролистав страницы, он выдал. – Да, ты – не то, что твоя мать.

– Нет, – рассмеялась я и встала, чтобы приготовить тосты. В булочной Элен я купила чудесный нарезной батон с нежной мелкопористой структурой, а в фермерской лавке – свежее масло. Нарезав хлеб, я выложила ломтики на противень.

– И все же с матерью тебя объединяет тяга к фантазийному творчеству, – заметил Самир, перевернув страницу и показав мне рисунок, на котором я изобразила пирожные и куски пирогов в витрине, с призрачным отражением своего лица в стекле – с глазами большими и жадными. – Мне это нравится.

– Спасибо! – смазывая маслом ломтики хлеба, я поинтересовалась: – Значит, мамины работы видятся тебе фантазийными?

– Да. А ты так не считаешь?

– Всякий раз, когда я смотрю на них, я вижу нечто пугающее. Какую-то темную опасность… Или предупреждение о ней.

Не закрывая альбома, Самир сказал:

– Я думаю, это из-за ее брата.

– Но что же он такого сделал, хотела бы я знать?

– Вряд ли мы когда-нибудь об этом узнаем. Но, может, это даже к лучшему.

– Ой ли? Тайны мучают, изводят, – открыв маленькую баночку с коричневым сахаром, я посыпала им масло. – Вот увидишь: ты почувствуешь облегчение, раскрыв однажды секрет Виолетты и Нандини.

Потупив глаза, Самир сделал вид, будто продолжил листать альбом:

– Возможно…