«Простота, простота, простота! – говорю я, и позвольте вашим занятиям быть простыми, как раз-два-три, а не как сто или тысяча; вместо миллиона досчитайте до полудюжины и держите свои расчеты при себе. Среди бурного моря цивилизованной жизни облака, штормы, зыбучие пески и еще тысяча и одна вещь особенно важны для того, чтобы человек мог существовать и не погибнуть, не пойти ко дну или совсем не достигнуть порта назначения по какой-то смертельной ошибке в расчетах, ведь для того, чтобы действительно обрести успех, следует быть очень расчетливым…»

Призрак Генри Дэвида Торо, нахмурившись, посмотрел на меня – точно так же посмотрел бы на меня и сам Тинкер, – и я поспешила вернуть книгу на прежнее место, потом на цыпочках вышла в коридор и спустилась по лестнице вниз.

Тинкера я нашла на кухне; он на большой чугунной сковороде жарил яичницу с ветчиной. Кухонный столик с белой эмалированной столешницей был уже накрыт к завтраку, и на нем стояли два прибора. Наверняка где-то в доме имелся огромный дубовый стол персон на двенадцать, потому что за этим столиком с трудом могли бы разместиться разве что повар, гувернантка и трое внуков семейства Уолкотт.

Удивительно, но Тинкер оделся почти так же, как я – штаны цвета хаки и белая рубашка, – но на ногах у него были тяжелые кожаные ботинки. Поставив передо мной полную тарелку, он налил нам обоим кофе и сел напротив. Выглядел он хорошо. Золотистый загар, приобретенный еще на побережье Средиземного моря, здесь приобрел более густой и грубый оттенок, да и отросшие волнистые волосы во влажном воздухе стали совсем кудрявыми. Правда, бороде его была всего неделя от роду, но она ему явно шла; даже с такой бородой он не был похож на пьяницу, страдающего от похмелья, хотя до уровня Хэтфилдов или МакКоев[156] ей еще надо было расти и расти.

Во всей повадке Тинкера чувствовались та же неторопливость и то же спокойствие, какие послышались мне в его голосе во время последнего телефонного звонка. Он все время улыбался, глядя, как я ем, и я в итоге не выдержала:

– Ну что?

– Я просто пытался представить тебя с рыжими волосами.

– Извини, – засмеялась я. – Мои рыжие волосы как появились, так и пропали.

– Жаль. Для меня это большая утрата. И как тебе было – рыжеволосой?

– По-моему, рыжий цвет пробуждал в моей душе некую Мату Харри.

– Придется нам снова ее чем-то соблазнить – пусть возвращается.

Когда мы покончили с завтраком и убрали со стола, Тинкер, хлопнув в ладоши, спросил:

– А как бы ты отнеслась, скажем, к пешей прогулке?

– Я не особенно люблю гулять пешком.