Но этот Ворд по-прежнему стоял на балке, явно испытывая терпение репортеров, полицейских и любопытствующих, а заодно искушая скептиков, которые тут же принялись рассуждать о том, что вряд ли у него хватит мужества и на то, чтобы продолжать жить, и на то, чтобы покончить со своим жалким существованием. Во всяком случае, именно так они говорили, пока он не прыгнул. Это случилось в 22.38 вечера.
Наверное, все-таки панорама Нью-Йорка вызывает не только восторги, но и некоторые иные желания.
В вестибюле «Конде Наст» было пока совершенно пусто, что обещало мне быстрый подъем на свой этаж и безо всяких попутчиков. Но когда я уже двинулась к лифту, охранник Тони помахал мне из-за своей стойки, как-то странно мотнув головой в сторону самого дальнего угла вестибюля.
– Привет, Тони. Что случилось?
Оказалось, что там, на новеньком диванчике – хромированная сталь и натуральная кожа, – сидели два оборванца, держа в руках шляпы. Небритые, опустившиеся, они были похожи на тех забытых Богом несчастных, которые заходят в сельские церкви послушать проповедь только для того, чтобы после этого получить свою миску супа. Они выглядели так, словно не признали бы даже марихуану, если бы та была завернута в целлофан и продавалась по пять долларов десять центов за упаковку. Господи, подумала я, как же мне придется унижаться, чтобы убедить мисс Маркхэм взять меня обратно?
– Они уже торчали снаружи, когда мы двери открыли, – сказал Тони, стараясь не двигать губами. И, скосив рот в мою сторону, прибавил: – Между прочим, от того, что слева, пованивает.
– Спасибо, Тони. Я возьму их с собой наверх.
– О’кей, мисс Кет. Конечно, забирайте. Но что мне с остальными-то делать?
– С остальными?
Тони вышел из-за стойки и открыл дверь на лестницу. Там, оказывается, собралась целая толпа людей всех цветов и размеров. Некоторые, как и те двое, что сидели на диванчике, выглядели так, словно приехали на Манхэттен в кузове грузовика, но были и такие, что походили скорее на британских слуг, вышедших на пенсию. Там были ирландцы, итальянцы и негры; люди, казавшиеся хитрыми или искушенными в житейских делах, брутальными или благонамеренными. Они сидели на ступеньках парочками вплоть до поворота лестницы на второй этаж, а дальше исчезали из вида.
Завидев меня, какой-то высокий хорошо одетый человек, сидевший на первой ступеньке, встал и вытянулся по стойке «смирно», словно я была командиром, вошедшим в казарму. Мгновением позже точно так же стояли уже все, кто находился на лестнице.