Глава двадцать вторая
Нигдешний остров[171]
Где-то в середине ноября в субботу Дики, Сьюзи, Велли и я приехали в Гринвич-Виллидж, намереваясь встретиться с остальными в джаз-клубе «Lean-To». Дики от кого-то слышал, что там чуть ли не по ночам собираются музыканты из нижнего города и играют всякие свои импровизации, и решил, что, раз музыканты все еще в этот клуб ходят, он не испорчен присутствием пижонов с голубой кровью. Оказалось, что на самом деле привязанность музыкантов к этому клубу связана с тем, что его владелец, старый еврей, туповатый, но чувствительный, всегда готов одолжить им деньги без каких-либо процентов. По этой причине музыканты собирались бы в «Пристрое», даже если бы там присутствовали представители всего «Светского календаря»[172]. Но конечный результат был всегда один и тот же: если проторчать в этом клубе допоздна, вполне можно было услышать нечто новенькое и нефильтрованное.
Этот клуб успел стать куда более модным, чем год назад, когда мы с Ив регулярно там бывали. Теперь в клубе имелась и девушка-гардеробщица, и маленькие светильники под красными абажурами на столиках. Впрочем, и я ведь тоже понемногу становилась все более модной и все более светской. Я, например, стала носить маленькое колье с бриллиантом в один карат, которое Дики выцыганил у матери в честь трехнедельной годовщины наших с ним отношений. Хотя матери Дики я, по-моему, не слишком нравилась, но Дики всю жизнь лелеял в себе того человека, которому почти невозможно было сказать «нет». Он и любовником оказался очень милым – веселым и совершенно беззлобным; и стоило сказать «да» в ответ на самую малозначительную его просьбу (
В итоге нас собралось восемь человек, и мы разместились за двумя четырехместными столиками, которые Дики сдвинул вместе с помощью хозяйки. В ожидании очередной порции выпивки Дики руководил застольной беседой, дирижируя шпажкой от оливки, которую выудил из моего мартини. Тема была такая: скрытые таланты.