– Ушел навсегда.

Это известие меня потрясло. Это было то самое странное чувство изумления, какое всегда настигает перед лицом неизбежного и способно полностью вывести человека из равновесия, пусть хотя бы и ненадолго.

– Когда это случилось? – спросила я.

– Примерно неделю назад.

– И что было причиной?

– В том-то и дело, что никто ничего не понял. Хэнк несколько месяцев сидел на пособии, и вдруг ему привалила удача. И не мелочь какая-нибудь, как вы понимаете, а настоящие деньги. Такие, которые могут действительно дать человеку второй шанс. Да я видел у него такое количество денежных пачек, что из них можно было дом построить! А Хэнк взял да и все разом просадил. На пьянки-гулянки.

Шакал огляделся, словно вдруг вспомнив, где находится. И с отвращением повел в воздухе рукой с зажатой в ней пивной бутылкой, словно желая обратить мое внимание на убожество, царившее вокруг.

– Но, разумеется, ничего общего вот с этим.

Совершенное им движение, похоже, напомнило ему, что бутылка пуста, и он с грохотом бросил ее в раковину. Потом вытащил из холодильника полную, закрыл дверцу и, прислонившись к ней спиной, продолжил свой рассказ:

– Да, это было что-то. И Хэнк всюду был царь и бог. Еще бы, у него был полон карман двадцаток. И он без конца посылал шустрых мальчишек то за «ниссовым медом», то за «терпентином»[184]. Деньги швырял без счета направо и налево. А часа в два ночи заставил нас вытащить его картины на крышу, покидал их в кучу, полил бензином и поджег.

Шакал улыбнулся, и несколько секунд улыбка не сходила с его лица.

– А потом он всех прогнал. И больше мы его не видели.

Шакал хорошенько глотнул пива и потряс головой.

– Так это был морфий? – спросила я.

– Морфий?

– У Хэнка был передоз?

И тут шакал вдруг расхохотался и посмотрел на меня как на сумасшедшую.

– Он просто завербовался!