В джинсах и свитере в обтяжку Фран казалась очень высокой, прямо футов десять, и все продолжала трещать: она поселилась вместе с Граббом, она учится жарить отбивные…

– Ты выглядишь так, словно пребываешь наверху блаженства, – сказала я и действительно так подумала.

Она рассмеялась и шутливо толкнула меня в плечо.

– Ну что ты, Кейти. Чушь какая!

– Я серьезно говорю.

– Ну, в общем-то, ты права, – с улыбкой согласилась она.

И вдруг забеспокоилась, словно опасаясь, что могла меня обидеть.

– Эй, ты меня только неправильно не пойми! Просто таких приятных слов мне еще никто не говорил. Да тут, наверное, любые слова – полная чушь. И я действительно наверху чего-то, только это еще не вершина мира. Просто мы хотим пожениться, а Грабб собирается писать картины, а я намерена родить ему пятерых малышей, пусть потом любуется на мои отвисшие сиськи… И ждать я больше не могу! Но это точно не вершина мира. Вершина – это больше по твоей части… И я твердо рассчитываю, что уж ты-то там окажешься.

На вечеринке собралось такое пестрое общество, что это напоминало ирландское рагу, в которое бросают все подряд. Как ни странно, все это были друзья и знакомые Фран и Грабба. Я обнаружила там и чавкающих жвачкой девиц из католических районов с берегов Джерси, и поэтов из «Астории», которые ночью превращаются в сторожей, и даже двух молодых парней с огромными ручищами, работавших на фирме «Грузоперевозки Пачелли», занимавшейся, как известно, грузоперевозками; эти двое были брошены на растерзание очередной восходящей Эмме Голдмен[181]. Все присутствующие дамы были в брюках. И хотя приглашенные толпились буквально плечом к плечу, окутанные вуалью сигаретного дыма, но отдельные группировки все же образовались в соответствии с тем или иным образом мыслей, представлений и интересов. Окна были распахнуты настежь, а наиболее сообразительные и вовсе выбрались на площадку пожарной лестницы, чтобы вдохнуть прохладного осеннего воздуха и полюбоваться окутанным легкой дымкой Бруклинским мостом. Там же находилась и хозяйка дома, весьма ненадежно устроившаяся на поручнях; на голове у нее красовался берет, а между пальцами была небрежно, в стиле Бонни Паркер[182], зажата сигарета.

Припозднившаяся гостья из Джерси, которая вошла следом за мной, так и замерла у порога, уставившись на ту стену гостиной, которая от пола до потолка была увешана портретами девушек в стиле Хоппера[183] – гардеробщиц с обнаженной грудью; девушки сидели за стойками с видом крайне скучным, бессмысленным или раздраженным, но, как ни странно, смотрели на нас даже с неким вызовом, словно призывая разделить с ними эту скуку и отсутствие цели. У некоторых волосы были гладко зачесаны назад, другие засунули их под кепку, но все это были версии моей подруги – вплоть до красновато-лиловых ареол сосков размером с серебряный доллар. По-моему, та припозднившаяся гостья была откровенно потрясена. Тот факт, что ее приятельница по университетскому общежитию из каждого угла демонстрирует свою обнаженную грудь, вызывал в ее душе страх и зависть. Легко было догадаться, какие мысли бродят сейчас у нее в голове: то ли завтра же перебраться в Нью-Йорк, то ли не делать этого никогда в жизни.