Так что мы покинем этот корабль-текст так же, как взошли на него. Представьте себе Беньямина в зале каталогов Нью-Йоркской публичной библиотеки. Просматривая картотеку, он натыкается на карточку рукописи, датируемой семнадцатым веком. Оказывается, это комментарий к Книге Бытия. Первоначальная догадка Беньямина только усиливается по мере того, как он внимательно изучает рукопись. Автором этого неизвестного и неподписанного трактата может быть не кто иной, как Спиноза. Остается неясным, отправил ли Спиноза, спасаясь от преследований, эту невероятно еретическую книгу в Америку на хранение. Может быть, он даже написал ее в Новом Амстердаме, где, подобно многим, нашел убежище от невыносимой жизни в другом месте.

Философию на самом деле никогда не покидают и не забрасывают; ее только откладывают и прячут рукопись на дальнюю полку, где она стоит до тех пор, пока чья-то другая рука не протянется к ее корешку. И всё же в нашей книге последнее слово должно остаться за Беньямином:

Эти страницы, посвященные жизни в Нью-Йорке XX века, были начаты под открытым безоблачным небом, голубым сводом накрывавшим шелест листвы; и всё же – благодаря тысячам листков, встревоженных свежим ветерком прилежания, тяжелым дыханием исследователя, бурей юношеского рвения и праздным ветром любопытства – они покрыты пылью этого века. Ибо живописное летнее небо, взирающее на писателя, сидящего в главном читальном зале Публичной библиотеки, раскинуло над его словами сказочный потолок[633].

Эти страницы, посвященные жизни в Нью-Йорке XX века, были начаты под открытым безоблачным небом, голубым сводом накрывавшим шелест листвы; и всё же – благодаря тысячам листков, встревоженных свежим ветерком прилежания, тяжелым дыханием исследователя, бурей юношеского рвения и праздным ветром любопытства – они покрыты пылью этого века. Ибо живописное летнее небо, взирающее на писателя, сидящего в главном читальном зале Публичной библиотеки, раскинуло над его словами сказочный потолок[633].

Благодарности

Благодарности

Эта книга стала возможна благодаря щедрой поддержке Института культурных исследований в Берлине и Колледжа Эмерсон в Бостоне. Только в Берлине я стал с подозрением относится к тем «мы», которые «берут» в песне Леонарда Коэна Сначала мы возьмем Манхэттен[634] два города, где я провел свою взрослую жизнь. Только в Бостоне я понял смысл заявления Кафки в Америке о том, что этот город соединен с Нью-Йорком мостом, который «ажурно нависает над Гудзоном и будто бы дрожит, если прищурить глаза»[635]. Я повторяю эту строчку каждый раз, когда сажусь в поезд, чтобы ехать читать лекции моим студентам, и долгая поездка на работу превращается в относительное развлечение.