В этом контексте полезно вспомнить Прыжок в пустоту[621] Ива Кляйна; на фотографии 1960 года художник прыгает с крыши небольшого дома, расположенного в переулке парижского пригорода. На снимке, однако, были заретушированы его друзья, которые держали натянутый брезент, чтобы поймать художника. В одном из первых перформансов Шея, который он исполнил в 1973 году, когда еще жил на Тайване, он прыгнул со второго этажа здания на тротуар и сломал обе лодыжки. Покадровая фотофиксация прыжка и его последствий – единственный физический след, оставшийся от этого произведения, в дополнение к хронической боли, которую Шей терпел в течение многих лет после этого. Но он утверждает, что не собирался навредить себе. Он также настаивает на том, что ни одна из его зрелых работ не была предназначена для того, чтобы причинить боль или поставить под угрозу его психическое или физическое здоровье. Страдание, так же как ошибка или неудача, не является целью искусства Шея, но, как и в жизни, оно практически неизбежно, потому что искусство и жизнь в значительной степени находятся вне нашего контроля.
Прыжок в пустоту собирался
На последних страницах Манхэттенского проекта можно найти описательный отчет о произведениях Шея. Беньямин почти не прилагает никаких усилий, чтобы найти для них теоретическое обоснование. На полях он добавляет: «Мне не нужно ничего говорить. Достаточно показать». Я вряд ли смогу объяснить, как жизнь и искусство Шея повлияли на мышление и творчество Беньямина или даже на мое собственное. Самое большее, что я могу сказать, – это то, что теперь я понимаю, сколь многое в Манхэттенском проекте было написано в ответ на этот аффект.
Манхэттенского проекта говорить Манхэттенском проектеШестой порог. Спиноза в Новом Амстердаме
Шестой порог. Спиноза в Новом Амстердаме
Многие теории, истории, мечты и драмы, которые вращаются вокруг современного города, не признают его естественным явлением. Нередко к такому месту, как Нью-Йорк, относятся как к «государству в государстве»[622], которое скорее нарушает порядок в окружающей его среде, чем следует ему.
Экономика часто воспринимается как главный враг экологии. Экономическая система рассматривается как необоримая сила, занятая постоянным разрушением нашей планеты. Поэтому несколько удивительно, что в конце XIX века, когда ботаники начали анализировать сообщества растений, а не отдельные экземпляры, они называли сложные отношения биоценоза экономикой. Когда эти ботаники, ставшие экологами, начали исследовать, как разные животные, растения и их общая среда зависят друг от друга, они сочли полезным описать эту экологическую систему как «экономику природы».