В 1958 году Джекобс участвовала в акции протеста против плана Мозеса разрешить движение автомобилей через парк Вашингтон-сквер, что было важной частью его грандиозного плана по строительству скоростной автомагистрали прямо через центр Манхэттена. Вероятно, именно тогда она обнаружила надпись, приписываемую Джорджу Вашингтону, на чердачном этаже монументальной арки, расположенной на северной окраине парка. «Это событие в руце Божией»[627] – слова человека, который практически в одиночку переписал историю города. Думайте о Нью-Йорке как о затянувшемся событии. Если это событие не в руках протоправителя этой земли, то тогда уж точно оно ни в чьих руках.

Готэму время от времени нужен герой, но даже Бэтмен в конце концов снимает свой костюм и возвращается в свою пещеру. Слова Вашингтона не являются декларацией слепого доверия деяниям Всевышнего или выражением нигилистической покорности перед лицом неуправляемого хаоса. Они представляют собой выражение разочарованного недоверия или прагматичного смирения. Вашингтон хотел сказать, что даже если бы мы «подняли планку до уровня, которого могут достичь лишь мудрые и честные», а не просто стремились бы «угодить людям»[628], все остальное в значительной степени осталось бы вне нашей компетенции. Правильные действия не являются гарантией того, что всё не развалится.

Арка Вашингтона в Нью-Йорке, подобно Триумфальной арке в Париже и Бранденбургским воротам в Берлине, является современной копией римского сооружения, под которым проходила победоносная армия, возвращаясь в город после очередных завоеваний. Такой обряд перехода через границу метрополиса носил религиозный подтекст: войска можно рассматривать как членов общества, спасшихся от враждебных элементов, а проход через арку как очищение от «какой-то скверны, как оставление вовне заразы или духов умерших, которые не могут пройти через узкий проход»[629]. Это была также юридическая церемония, необходимая для превращения солдата в гражданина, войны в мир и хаотического состояния природы в цивилизованный городской порядок.

Линия, которая обозначала это аккуратное разделение, без которого кровавый проект Римской империи был бы, вероятно, невыносим, в современности почти исчезла. «Мы перестали переживать ощущения пересечения порогов»[630], – осознал Беньямин однажды, наблюдая за оживленной толпой в полуденном Вашингтон-сквере, за тем, как люди совершенно невозмутимо проходили под аркой туда и сюда. Сегодня всё проникает внутрь всего остального. Ничто не оставляется позади: ни война, ни работа, ни личная боль, ни публичный позор, ни священное, ни низкое, ни наша природа, ни наша культура. Пористость современной жизни исключает введение четких границ. Пороги, водоразделы, которые всё еще существуют, являются как выходами, так и входами. Как только мы сталкиваемся с чем-то вроде открытого прохода на другую сторону, нас одолевает кафкианский паралич, который останавливает наше движение. С другой стороны, возможно, каждый момент или каждое место в современном городе, таком как Нью-Йорк, является небольшими воротами или своего рода секретным проходом.