И как же поступал сам Спиноза, встречая неточности в Священном Писании? В структурном отношении – примерно как Лютер с непонятными местами: делал акцент на том, что главная суть, или сердце Библии, остается невредимым, и ей ничем не опасны ни мелкие ошибки, ни сложности. Лютер говорил о res scripturae, главной теме, которой была посвящена Библия: в ее центре пребывал милосердный Бог, который оправдывал неправедных Своею благодатью, приобретаемой ими через веру. Все остальное представляло собой лишь детали, хотя и не обязательно неважные. Для Спинозы в сердце Библии находился нравственный призыв любить Бога и ближнего, и все что выходило за рамки этого воззвания, окутывалось дымкой незначительности. Несомненно, читать Библию с любой иной целью – помимо стремления любить Бога и других – было бесполезно; Спиноза говорил, что для такого можно вместо Библии читать Коран или греческие трагедии [18]. Как и Лютер, Спиноза не считал, будто точные рамки библейского канона имели особое значение. У нас нет книг, которые упоминались как часть Ветхого Завета, той же Книги браней Господних (см. Чис 21:14–15); и у нас есть книги, внесенные в Библию, но ценность их при этом сравнительно мала. Бог является автором Библии «именно по причине истинной религии, которая в ней преподается, а не потому, что он хотел сообщить людям известное число книг» [19]. Истинная религия в сущности своей – моральная: «…окончательное учение Священного Писания, будь то Еврейская Библия или христианские Евангелия… по сути, довольно просто: относись справедливо и с любящей добротой к братьям и сестрам твоим» [20].

Можно рассмотреть Спинозу как абсолютного разрушителя, который подорвал идеи авторитета и богодухновенности библейского текста и заложил основы для скептического отношения к Библии в эпоху Просвещения – отношения, которое разделяли Вольтер (1694–1778) и другие мыслители того века, такие как Дени Дидро (1713–1784). Даже в том, что он поддерживал главное учение Священного Писания, можно при желании усмотреть циничный способ избежать цензуры; впрочем, если у него и правда была такая цель, в ней он явно не преуспел. Но можно расценить его и по-другому: как первопроходца в сфере библейской критики и как человека, который крепко держался за неотъемлемую сущность библейской веры – и в то же время сокрушал все строительные леса и подмости, возведенные искусными толкователями, которые, стремясь заточить каждое слово Библии в ортодоксальные рамки, утратили саму ее сокровенную суть.

После Спинозы