[C этого момента «мои прозренья упредили глагол людей», увиденное мной было бесконечно бо́льшим, чем то, что я способен выразить словами, потому что перед подобным прозрением слова отступают, и отступает память, не в силах «снесть таких обилий», пораженная величием того, что настолько превосходит ее бедные человеческие способности.]

В общем, Данте говорит: наберитесь терпения, я смогу рассказать только то, что смогу, попробуйте сами увидеть Бога и потом рассказать о Нем.

[Если вы хотите понять, что за задача стоит передо мной, вспомните, что происходит со сновидениями: нам что-то снится, потом мы просыпаемся и, будучи не в силах восстановить четкие контуры сна, с трудом вспоминаем события, слова, людей… Что же остается запечатленным в нашей памяти? «Волненье», то есть чувство, испытанное нами в сновиденье: страх, если это был кошмар, или бесконечная нежность, если сон был приятным. Мы забыли, о чем именно был сон, но как свидетельство тому, что нам приснилось, остается пережитое нами чувство. «Таков и я: во мне мое виденье / Чуть теплится»: я уже почти ничего не помню, но что во мне подтверждает увиденное? Наслаждение, рожденное этим видением, которое испытанная мной нега «источает», капля за каплей, в мое сердце.]

Память — это способность, благодаря которой прошлое вновь становится настоящим. В каком смысле настоящим? Она помогает нам вновь пережить нежность, страх, горечь, ужас — в общем, чувства, которые были порождены нашим прежним опытом.

О том же говорит и Данте: я не могу вспомнить все то, что увидел, но испытанное мной наслаждение, которое я переживаю и сейчас, мысленно возвращаясь к этому моменту, является доказательством того, что увиденное мной истинно.

[ «О Боже, — это призыв Данте, — „над мыслию земною/ Столь вознесенный“, настолько превышающий наши жалкие человеческие слова (в том смысле, что нашей мысли не дано даже отдаленно приблизиться к глубинам Божественного), даруй мне эту благодать: „памяти моей / Верни хоть малость виденного мною“, позволь мне вспомнить хоть малую толику того, что я увидел, когда Ты мне явился. „И даруй мне такую мощь речей, / Чтобы хоть искру славы заповедной / Я сохранил для будущих людей“. Дай моей речи способность выразить хотя бы отсвет, малейший отблеск, „искру“ Твоей славы, которую я смог бы оставить как свидетельство потомкам, тем, кто будет меня читать в грядущие века, всему человечеству, потому что тогда люди узнают о Твоей победе, о том, что Ты Господь, и им будет легче жить. Даруй мне способность совершить этот труд „для пользы мира, где добро гонимо“[292], во благо людей, моих несчастных братьев».]