Он боялся нации. Хишам II был чужаком для своего народа. Лишь немногие, даже в столице, видели его лицо. Только в исключительных случаях он покидал золотую клетку, в которой жил, чтобы посетить другие резиденции. И его всегда окружали дамы из гарема; как и они, он всегда был закутан в плащ с капюшоном, чтобы его нельзя было отличить от женщин, а на улицах, по которым он передвигался, стояли войска – так приказал Альманзор. Тем не менее, несмотря на его уединение, народ любил Хишама. Разве не был он сыном справедливого и добродетельного Хакама II и внуком славного Абд-ер-Рахмана III? И главное, разве не был он законным монархом?

Уважение к принципу законности твердо укоренилось во всех сердцах, хотя больше это было свойственно простому народу, чем знати. Последняя, по большей части арабского происхождения, возможно, могла убедить себя, что смена династии время от времени может быть полезной и даже необходимой. Но такие мысли не приходили в голову испанцам. Им была присуща любовь к династии, сформировавшаяся вместе с религиозными чувствами. Хотя Альманзор принес стране славу и процветание, о которых они раньше даже не мечтали, люди так и не простили ему того, что он сделал халифа, в сущности, государственным узником, и были готовы начать всеобщее восстание, если бы Альманзор осмелился на попытку подняться на трон.

Альманзор это понимал – отсюда его осторожность и колебания, но он рассчитывал на постепенное изменение общественного мнения. Он льстил себе надеждой, что люди, в конце концов, позабудут халифа, и все мысли будут только о нем одном. И тогда смена династии пройдет без общественных потрясений.

Альманзору повезло, что он отложил претворение в жизнь своего коронационного проекта. Очень скоро он убедился, что вся его власть висит на волоске. Несмотря на все завоевания и славу, он мог быть свергнут женщиной. Этой женщиной была Аврора. Некогда она любила его, но они оба уже миновали возраст, когда нежные чувства решают все. Они постоянно спорили, и, как это часто случается, любовь в их сердцах сменилась не безразличием, а ненавистью. Аврора ничего не делала наполовину. Преданная любовница, она стала непримиримой в ненависти. Она была исполнена решимости сбросить Альманзора и для этого даже сумела вызвать нечто вроде волнения в безмятежно спокойном гареме. Аврора постаралась образумить сына и сказала ему, что он обязан наконец стать мужчиной и сбросить иго тирана. Этой женщине удалось сотворить невероятное – пробудить в слабейшем из монархов слабый намек на решимость и энергию. Альманзору не потребовалось много времени, чтобы это заметить. Халиф начал относиться к нему холодно и даже отважился на кое-какие упреки. Желая предотвратить бурю, Альманзор убрал из дворца некоторых людей, которых считал опасными, но, поскольку он не мог убрать ту, которая была сердцем и душой заговора, это лишь разожгло ярость противника. Наваррская женщина оказалась неутомимой. Она обладала железной волей и оказалась достойным противником своего бывшего любовника. Ее агенты повсюду распространяли слух, что халиф решил отныне и впредь лично осуществлять власть и что он рассчитывает на народ, который освободит его от могущественного тюремщика. Эмиссары султанши даже переправились через пролив, и одновременно с вспышками волнений в Кордове знамя восстания поднял Зири Ибн-Атиа, наместник Мавритании, объявивший, что больше не позволит обнаглевшему Альманзору держать суверена в заточении.