Можно предположить, что подобное заявление стало следствием «морального давления», которое оказывали на самодержца в начале XX в. сторонники реформирования Русской Церкви. Другое дело — согласование благого желания и политических реалий «симфонического государства». Здесь все было непросто. Система жила по своим правилам и не могла допустить их нарушение. Правда, понятно это стало только после поражения революции 1905–1907 гг., когда сохранение даже относительной социальной «стабильности» стало задачей более важной, чем реформирование отживших свой век политических институтов (в том числе и ведомства православного исповедания). В условиях такой «стабильности» Собор мог выглядеть как своеобразный «детонатор» нового социального взрыва, — а ведь о том, что в смутное время Собор принесет только смуту, еще марте 1905 г. предупреждал Николая II все более оттеснявшийся на обочину политической и религиозной жизни Победоносцев.
Однако это уже следствия. Чтобы их понять и продолжить разговор о подготовке Собора, необходимо кратко охарактеризовать основные причины, первоначально заставившие власти согласиться на проведение церковной реформы.
В схематичном изложении события выглядели следующим образом. 12 декабря 1904 г. был опубликован указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», пункт шестой которого требовал пересмотреть существовавшие в империи законы о правах староверов, а также лиц, принадлежавших к инославным и иноверным исповеданиям. Пересмотр законов в отношении неправославных религиозных объединений неминуемо должен был стимулировать и вопрос о положении Православной Церкви. Так и получилось. Для выполнения требований, изложенных в шестом пункте указа, был организовано особое Совещание министров и председателей департаментов Государственного Совета. Его члены, прежде всего руководитель — председатель Комитета министров С. Ю. Витте, прекрасно понимали, что разрешать вопрос о расширении прав иноверных невозможно без учета интересов Православной Церкви. Политический прагматик, Витте одним из первых в 1905 г. почувствовал опасность, исходившую от неумения ведомства православного исповедания, возглавлявшегося Победоносцевым, находить правильные ответы на злободневные социально-политические вопросы.
«Православная Церковь, — вспоминал Витте в начале 1910-х гг., — обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения — в службу не Богу, а земным богам, всякое православие — в православное язычество»24. В сложившемся положении он видел главную опасность для России, но как выйти из положения — не знал. Безусловно, председатель Комитета министров, которого многие современники считали человеком вовсе не религиозным, смотрел на Православную Церковь как государствовед, в его действиях честолюбивые устремления играли не последнюю роль, но факт остается фактом: нарисованная им картина не была от начала до конца гротесковой.