Другая особенность, которую нередко можно обнаружить уже в стихотворениях Романа Сладкопевца и которая стала чаще встречаться у более поздних гимнографов, – хорошо заметная склонность к рифме и ассонансу. Например, двадцать три тропаря его песнопения «Предательство Иуды» не только связаны между собой акростихом «смиренного Романа поэма», точным совпадением количества слогов и повторением ударений ирмоса; почти все они еще зарифмованы, и в них часто встречается ассонанс. Кроме рифмованных строф, в которых очень часто повторяются похожие окончания слов и которые можно сравнить со стансами самых ранних французских поэтов, во многих гимнах Романа, особенно в его песнопении о «Духовной смерти монаха», заметна склонность к тому, чтобы одно и то же окончание оказывалось в конце двух соседних строк.

Было бы легко привести много примеров таких смежных рифм в стихотворениях Романа. Перекрестные рифмы тоже часто встречаются в них.

Но самые яркие примеры этой тенденции в византийской религиозной поэзии дополнительно усиливать монотонность ассонансом не относятся к творчеству «князя старинных греческих мелодов». Нигде нет более очевидных ее примеров, чем в знаменитой изящной поэме «Акафист», которую сложил патриарх Сергий по поводу снятия аварами осады с Константинополя (626).

За Романом и Сергием в этом ряду стоит целая группа поэтов – элита античных мелодов, о которых известны только их имена, сохранившиеся в заголовках рукописей, – Георгий, Дометий, Кириак, Киприан, Николай, Иовий, Андрей, Пирр, Византий, Василий Монах, Мавролеон, Стефан. Они были соперниками и, кажется, современниками иерусалимских гимнографов, носивших имена Илья, Орест, Софроний, Анастасий (это был самый плодовитый и самый известный из всех), а также Григория и Феодосия Сиракузских и Арсения Александрийского.

Таким был хор древних гимнографов, чьи произведения напоминают античные поэмы, равняются им, а иногда превосходят их по красоте и совершенству. Нет ничего более быстрого, живого, «крылатого», чем ефимнион – тот изящный краткий припев, который естественным образом вырывается из строфы, подводя ей итог и венчая ее. Он – воспоминание о возгласах, существовавших в первоначальной литургии, коллективная молитва, приходящая на смену молитве-литании, религиозный крик целого народа, привыкшего выражать торжественными возгласами разнообразные волнующие его чувства в церкви так же, как на общественных площадях, во время религиозных церемоний не меньше, чем во время церемоний официальных. Тропари, рассеченные во многих местах, спешат в ускоренном темпе к завершающему возгласу, как бегут атлеты к финишной черте, как мчатся сжатые берегами быстрые реки. Они не избавляются от бесполезных частиц и связок, мысль в них всегда остается ясной до прозрачности, а их ритм так же удобен для размышления в одиночестве, как для музыкального исполнения.