Но даже будучи нездоровым или в состоянии крайней усталости, отец Александр полностью преображался перед тем, как войти в дом, где его ждали, и снова излучал свет… Сама возможность оказаться рядом с ним воспринималась как счастье. Слова «и в тот день вы не спросите Меня ни о чем»[287] как выражение крайней степени духовного подъема и радости явственно читаются на большинстве фотографий людей, оказавшихся рядом с батюшкой… Однажды, когда отца Александра прямо со службы увезли на допрос и нужно было в иносказательной форме сообщить об этом в дом, где батюшку ждали, один из прихожан позвонил туда по телефону и сказал: «Сегодня я без шампанского».

При всей напряженности своего графика отец Александр оставался в курсе событий культурной жизни, читал стихи, отмечал появлявшиеся в середине 1980-х годов новые публикации в области литературы и музыки. Он очень любил модерн в архитектуре и мог бы водить экскурсии «по Москве эпохи модерна». Помимо старого модерна, в котором, как говорил батюшка, «есть что-то бионическое», он отмечал готику с ее устремленностью ввысь: по его мнению, эти два архитектурных стиля не повторялись никогда и нигде в мире. Однажды он провел параллель между видообразованием в живой природе (которое называл «черешковым» периодом) и стилеобразованием в архитектуре, литературе, живописи — ведь в большинстве случаев невозможно назвать конкретного человека, ставшего родоначальником нового стиля.

Самым любимым образом Христа в мировом искусстве было для отца Александра надгробие К. А. Ясюнинского[288] работы скульптора Н. А. Андреева в некрополе Донского монастыря. Образ Спасителя со строгим, аскетичным лицом, воплощенный в виде фигуры в длинной одежде с опущенными вдоль тела руками на фоне широкого четырехконечного креста черного камня, был бесконечно дорог батюшке. Каждый год он приходил к этой статуе как паломник.

Отец Александр восхищался музыкой Малера. Пока жива была Мария Степановна Волошина, батюшка навещал ее, бывая в Коктебеле, — Максимилиан Волошин, как и Александр Блок, был в числе его любимых поэтов. Он часто наизусть цитировал Пушкина, Данте, Мильтона, Пастернака (особенно «На Страстной», «Магдалину»), любил державинскую оду «Бог». Однажды в Коктебеле в 70-е годы он устроил вечер Евгения Пастернака, посвященный творчеству Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака. Это было очень характерно для батюшки — там, где находился отец Александр, жизнь начинала бить ключом.

Он любил и перечитывал раннего Маяковского. «Убежден, при всем богоборчестве он в душе — глубоко религиозен, пусть неосознанно. Нечто вроде библейского Иова, спорящего с Богом», — приводит Владимир Файнберг слова отца Александра о Маяковском. О прозе Андрея Белого батюшка говорил, что «в ней движется речь, а в прозе Пушкина — сама жизнь». С современной беллетристикой отец Александр также был прекрасно знаком и давал точные и глубокие характеристики отдельных героев из книг Грэма Грина, Жоржа Бернаноса, Мигеля Отеро Сильвы, Михаила Булгакова, Чингиза Айтматова, Юрия Домбровского. Например, в булгаковском Воланде отец Александр отказывался видеть сатану, считая совершенно нормальными его нравственные понятия.