То же самое можно отметить по поводу использования понятия оцепенение у Симеона д-Тайбуте и Иосифа Хаззайи. Вот что сказано в тексте Симеона, где с оцепенением связывается поглощение видением одного лишь ума, вне вещей мира сего: «Конец всякого совершенства для существ, подверженных изменчивости, есть опьянение человека близостью с Богом, когда его ум (hawnā) пленяется вне мира, так что он [более] не знает самого себя. Ибо его ум (hawnā) [тогда] поглощается вещами умопостигаемыми, которые познаются и постигаются только мысленно […]. Близость с Богом есть […] оцепенение (temhā) перед глубиной откровения тайн, сокрытых и открываемых во всем этом [мире] и записанных в Писаниях»¹¹².

Также и Иосиф Хаззайя говорит в одной из своих Сотниц об оцепенении, вызванном видением умопостигаемых звезд¹¹³ (которые для него являются мистическими помышлениями о творениях или о новом веке и имеют место на степенях Чистоты или Ясности¹¹⁴, то есть на уровне, не превосходящем очищенную человеческую природу¹¹⁵). Он также говорит там об оцепенении «на степени духовного [состояния]»: оно вызывается божественными тайнами, и благодаря ему ум бывает восхищен (ḥṭīp̄) превыше изменений во внутренней жизни души¹¹⁶.

Даже если мы встречаем у вышеназванных авторов¹¹⁷ такие выражения, как восхищение (ḥṭīp̄ūṯā), пленение (šeḇyā) или поглощение (̓eṯbla῾) ума, действие при этом, как кажется, происходит все время на уровне вéдения, которое, как бы оно ни было удивительно и неизъяснимо, вызывает скорее неподвижность ума в отношении к чувственному или обычному ведению, нежели движение или потеря себя в Боге. Именно в этом смысле Симеон д-Тайбуте говорит, что «ум (hawnā) пленяется и делается чуждым своим [обычным] свойствам и помыслам» через ведение тайн нового века¹¹⁸, а Исаак Ниневийский поясняет, говоря о восхищении святого Павла¹¹⁹, что оно состояло не в «видении телесных подобий чувственных существ, но, благодаря движению мысли (tar‘īṯā), в восхищении (ḥṭīp̄ūṯā) из тела, так что это произошло без участия воли»¹²⁰.