Как мы уже говорили, молитва в хасидизме — одно из главных средств «двейкута», и то, насколько она будет услышана и принята к сведению, зависит от ее искренности. Но в данном случае (как и в ряде других) Бешт раскрывает перед нами этот механизм — прежде, чем дойти до Престола Всевышнего, молитвы, словно птицы, должны суметь пролететь через различные высшие духовные миры («чертоги», «залы»). Сама способность таких птиц-молитв взмывать все выше и выше зависит от глубины веря молившегося и силы вложенной в них искренности, но даже самая сильная молитва может застрять в одном из «чертогов» из-за вольных или невольных грехов молящегося или происков «обвинителя — Сатаны».

Задача праведника-кабалиста заключается, таким образом, в том, чтобы, поднявшись в «чертоги» обнаружить то, что препятствует молитве, и ликвидировать это препятствие. Таким образом, для него каждая молитва — это духовное восхождение, путешествие в духовные миры, пусть не всегда и в самые высокие из них. Но когда та или иная опасность возникает, как в этой истории, для всего еврейского народа, то праведнику предстоит поистине колоссальная духовная работа для предотвращения наказания или хотя бы замены его на более легкое.

Безусловно, мистическое странствие, в которое отправляется праведник во время такой молитвы, требует не только умения вводить себя в определенное состояние (что само по себе связано с колоссальным духовным напряжением), но и умения преодолевать естественный страх, который любой человек ощущает при соприкосновении с тем, что обычно принято называть потусторонним — и не всякий готов к такой встрече.

Именно об этом повествует история, связанная с шурином Бешта р. Гершоном, который однажды обратил внимание, что Бешт неимоверно затягивает минху (послеполуденную молитву) накануне субботы. Р. Гершон уже успел закончить молитву, прочесть недельный раздел Торы на иврите и арамейском, затем прилечь, а Бешт все еще продолжал молиться, им закончил только перед выходом звезд, то есть когда уже наступило время чтения вечерней молитвы.

Во время вечерней трапезы, когда Бешт сидел в окружении учеников, р. Гершон спросил его, почему он так долго молился — он, дескать, тоже молился по тому же молитвеннику Ари и с большой «каваной», но при этом еще многое успел, даже вздремнуть, а Бешт «все стоял и содрогался».

Бешт в ответ усмехнулся, но ничего не ответил. Когда же р. Гершон повторил вопрос, Бешт объяснил:

— Как только я добираюсь до слов «воскрешающий мертвых», я направляю свои помыслы к слиянию миров, и тут же тысячи тысяч душ умерших слетаются ко мне, и мне приходится узнавать от каждого, почему он отторгнут от своего места в высших мирах и молиться за него, чтобы поднять душу вверх. Начинаю я обычно с душ самых выдающихся людей, но душ так много, что если бы я хотел поднять все, то мне надо было молиться неотрывно три года. Но когда я слышу возглас «Освящен! Освящен!», то это значит, что больше нельзя исправлять души, и заканчиваю молитву.