Выбирая себе столик, Майский несознательно сел в самом углу, спиной к стене, где он имел возможность обозревать весь зал, практически не поворачивая при этом головы; окинув же сейчас взглядом заведение, он нашел его еще более скверным, нежели прежде. Стены и мебель при ближайшем рассмотрении со всей возможной очевидностью обнаруживали свою обшарпанность и убогость; шторы оказались сильно засалены, да и окна отнюдь не отличались чистотой; стол, за которым сидел Майский, был плохо протерт: в большом количестве на нем имелись оставленные то тут, то там крошки, местами блестели еще не до конца засохшие пятна; а справа от него с потолка свисала липкая лента-ловушка для насекомых, находившаяся здесь, наверное, с весны и представлявшая собою длинную пышную гроздь ссохшихся желто-зеленых мух.

Но, несмотря на несуразную смесь институтской столовой, дешевого кабака и бильярдной, заведение, похоже пользовалось определенной популярностью. Через столик от Майского сидели две неряшливо одетые девушки вместе с двумя молодыми парнями, громко о чем-то беседовавшие, а дальше за столами почти у самой барной стойки располагалось еще две компании мужчин, по три человека в каждой — они кушали и выпивали, занятые не менее оживленными разговорами. Никто из присутствующих не обращал на Майского никакого внимания и он, чуть успокоившись и даже укрепившись этим обстоятельством, посмотрел в сторону бильярдного стола. Там, орудуя двумя киями, передавая их друг другу по очереди, играли партию сразу четверо мужчин. Они пили пиво, много курили и, в общем-то, вели себя вполне обычно, но один из них привлек особенное внимание Майского: одетый в джинсы и светло-коричневый свитер, худощавый, возрастом лет за сорок самый веселый и бойкий из компании он показался ему очень знакомым. Майский точно знал, что раньше уже где-то сталкивался с ним, но силясь припомнить где, ничего не смог сообразить, и оставив тщетные попытки, снова вернулся взглядом к барной стойке.

Девушку-официантку по-прежнему не было видно из-за стола: она показывалась лишь изредка, для того, чтобы разнести заказы, которые выносила ей из кухни упитанная бурятка в крайне неопрятной на вид белой поварской форме и с влажными, распухшими от воды руками. Со всевозрастающим нетерпением Майский ожидал, когда подадут его кофе с пирожками, но девушка отнесла один заказ, затем второй, а его очередь все никак не наступала. У него промелькнула неприятная мысль, что про него попросту забыли, и ему нужно идти к стойке напоминать о себе. Не отрывая взгляда, наблюдал он теперь за официанткой, а когда она с очередным заказом подошла к сидящей через стол от него компании, то как мог вытянул шею и приподнял голову, в попытке привлечь к себе внимание. Девушка, однако, вовсе не заметила этот порыв (хотя его, кажется, невозможно было не заметить), и Майский вконец разволновался. Меньше всего желая сейчас снова идти к стойке и наводить разборки, он недоумевал про себя, как можно было забыть о его заказе и, распаляясь от возмущения, все более приближался к тому, чтобы предпринять решительные действия, которые, впрочем, не потребовались, потому что через несколько минут девушка-официантка подошла, наконец, и к нему.