Кит заметил, что все хозяева положения испокон века используют один и тот же прием. Чтобы сразу успокоить гостя, который может почувствовать себя пленником или заложником, надо первым делом усадить его с собой за стол. А потом уж можно разводить его и морочить ему голову сколько угодно. Маркшейдер Вольф выглядел лет на пятьдесят с копейками. Был он темноволос, были у него короткие черные усики. Одет он был, в отличие от Льва Константиновича, в довольно позитивный светло-серый клетчатый костюм, мажорность которого подчеркивал беленький галстук-бабочка. И казался великий гений всемирного злодейства даже менее таинственным и зловещим, чем почти сахарный Лев Константинович… А еще он был немного похож… на кого?
То-то и оно, что не на какого-нибудь чужого дядю, а прямиком на папу Кита. Не сильно, конечно, но… Кит успел приглядеться: темные волосы маркшейдера Вольфа сильно блестели, он явно усмирил их, густо намазав каким-то гелем и почти мазохистски зачесав и придавив назад.
— О! С приездом, дорогой коллега! — почему-то с радостным удивлением сказал бывший маркшейдер, а ныне просто великий и ужасный Вольф.
Он непринужденно встал из-за совершенно прозрачного стола, накрытого явно не для ужина: яйцо на серебряной подставочке, чашечка с кофе, молочник, бутербродик с маслом.
— Как раз к завтраку! — объяснил маркшейдер Вольф положение дел.
Знаете, что такое «запредельное торможение»? Это когда уже совсем ничего не удивляет и не пугает.
— Вообще-то, мама на ужин звала, — спокойненько так сказал Кит.
— Вот как! — улыбнулся Вольф и приподнял бровь. — Все-таки я кое в чем промахнулся… И что же твоя мама там приготовила?
Кит вспомнил мамины слова про «хороший ужин».
— Салат, наверно… Мама курицу хорошо запекает, — предположил Кит.
Маркшейдер Вольф сглотнул и поморгал, словно оголодал тут, в своем геоскафе, а ему стали душу травить…
— Да, я бы, пожалуй, сейчас не отказался от приглашения… — грустно вздохнул он. — Да и родных бы навестил заодно.
Нет, не зря слегка прихлопнуло Кита запредельным торможением. Иначе бы он сразу свихнулся, это точно. А так ничего — пережил.
— Каких родных? — спросил Кит, уже давно перегнав вопрос и даже ответ на него, который он уже невольно вычислил математически точно и почти мгновенно.
Хуже того, что обязано было теперь случиться, и той тайны, которая должна была открыться, уже ничего быть не могло. Он, Кит, уже достиг самого дна преисподней.
— Каких-каких… Наших с тобой, Никита, родных, — по свойски доверительно сказал маркшейдер Вольф. — Ты же умный. Наверняка уже обо всем догадался. По глазам вижу.