Андрей лежал на кушетке, рядом на стуле сидела Маша, сжимая его руку. Ее глаза, полные тревоги, были широко распахнуты.

— Я с тобой, — шептала она. — Я тут. Если что, кричи. Изо всех сил! Слышишь меня?

Андрей кивнул, улыбнулся, а потом провалился во тьму, словно из под него выбили стул, в то время как на шее была закреплена веревка. Он хотел вздохнуть, набрать воздуха перед погружением, но не смог. Не успел. Нелепо взмахнув руками, Андрей полетел в пропасть — ее чернота была еще более плотной, сжатой, густой, чем само небытие, и — одновременно наэлектризованной, не живой, но существующей по каким-то своим, совершенно чуждым законам.

Его окружал чуждый мир и он сам был в нем чужим, шорохи, разговоры, стуки, далекий визг, удары, карканье ворон, смех — раздавались одновременно со всех сторон, образуя даже не окружение, а погружение — он плыл в потоке странной реальности, той, что окружала ежедневно, но теперь выглядела иначе, как если бы он смотрел на мир со стороны, но безо всякой связи с этим миром, наблюдая происходящее с холодной отстранённостью и превосходством. Так смотрим мы на суету муравьев возле пня, в нашей власти одним движением ноги раздавить этот мир и нам нет никакого дела, мы не можем понять и ощутить, что испытывают букашки — они слишком малы и глупы.

Тьма засасывала его все глубже. Если вначале он пытался дышать, и легкие под действием адреналина вздымались все чаще, то вскоре осознал, что тяжесть сковала грудь — он просто не мог продолжать выталкивать из себя тягучий, словно патока воздух. Сколько он так протянет? Краем сознания он понимал, что лежит где-то, где-то далеко, настолько далеко, что связь и понимание, осознание принадлежности к человеческому телу, скоро совсем оборвется и он покинет привычный мир, чтобы перейти в другой, неведомый, холодный и пугающий — безвозвратно.

Нарастающий гул поначалу он воспринимал как фон, пока тот не усилился до такой степени, что заставил его отчаянно метаться. Гул со всех сторон, гул, взрывающий изнутри, монотонный, вибрирующий, зудящий, Андрей зажмурился и в ту секунду, когда казалось, что его голова лопнет от напряжения, чернота взорвалась, а вместе с ней и он сам — на тысячу, миллион, бесконечное количество осколков.

— Завтра ее отключат от аппарата жизнеобеспечения, — раздался голос черноволосой девушки, которая стояла к нему спиной. Девушка держала в руках бокал виски, прямо перед ней стоял Стас — белый словно полотно, а тот звук, на который повернули все голову, в том числе и… он, был звоном разбитого стакана, выпавшего из рук бармена.