"Ли-идер" — крутилось в башке у Лёхи, который, подобно Актёру, до сих пор понятия не имел что говорит. Всё уже было высказано другими — и самим почившим другом, Вороном в суде, даже этими плакатами. Тем, что люди вышли. Но в рюкзаке лежал рупор, тяготил камнем на шее, тянул вниз и являлся совершенно непосильной ношей.

"Революция" — осознавал и сглатывал, стараясь не выдать своего нервного настроения. Они замечали — конечно, разумеется, знакомые несколько лет они не могли не замечать, но, как всегда, делали вид, что всё хорошо и за это сейчас им Лёха был благодарен.

Всегда такие истории заканчивались одинаково. Но нет, не в его случае. Об этом он уже думал, когда достал грёбанный рупор, жестом попросил освободить пространство и выдохнул, унимая мандраж. Одна кнопка отделяла его от точки невозврата. Лёха заплатил. Заплатил Диким, Актёрам — революция, как дикая кошка, облизывалась и умывала пасть от крови и, хотелось ему надеяться, оставалась довольна. По крайней мере — его друзьями. Больше никого скармливать этой ненасытной твари не хотелось.

— Вы пришли сюда за правдой, — начал он ровным голосом, — Так получите её.

Лёха не стоял на месте — наворачивал круги, останавливался, жестикулировал и резко оборачивался вокруг себя. Говорил про свою историю. Уже знал, как сделать событие ещё стихийнее. Рупор разносил голос, звенящий яростной болью над площадью, и нёс на улицы — дальше, по мостовым и набережным, словно разгоняя кровь по телу. Динамик рассказывал про Дикого и причину его смерти. Про то, что у власти — откровенные нацисты и дерьмо, для которых превыше всего — набить собственные карманы. Рассказывал, плюнув уже на всё, про отца и разговоры, которые подслушивал в юности. Про ужасную смерть Актёра и Анатолия.

В общем-то говорил о том, что знал, итак, каждый, понимал, но боялся озвучить. А теперь страх схлынул, селилась только уверенность и восторженность. Лёха ловил сверкающие ею глаза в толпе, глядящих на него и насрать ему было бросят его в автозак сегодня или нет, переломают ли все кости, просто пристрелят, как собаку...

Рупор потом пошёл по рукам. Какая-то совсем девушка рассказывала про систему взяток в своём колледже и как её выгнали со смехом из ментовки с заявлением. Другой парень — как врач, по вине которого погибла его мать, отделался штрафом в десять тысяч, хотя светили ему все десять лет. И так далее, и тому подобное... Лёха слушал, смешавшись уже с толпой и впервые с детства не чувствовал стыда за свою фамилию и принадлежность к семье прокуроров. Где бы он был сейчас, в конце концов, если бы не это? И нашлись бы у него слова для такой речи, если не отец, вбивающий в него все эти качества наблюдательности и собранности?