Алиса перекатилась на спину, прогоняя сюрреалистические видения.
— Сонь, заткнись.
Заунывная колыбельная продолжала звучать, опутывать паутиной… тиной… липкой слюной…
На соседней кровати Соня крепко спала: ей снились черви, гробы и крысы в детской колыбели, а еще безногая старуха, целеустремленно ползущая по мху.
…Оля резко распахнула глаза — и лицо мамы пропало, испепеленное солнечным светом.
В комнате кто-то пел. Алиса бормотала, закрыв голову подушкой. Оля привстала и огляделась.
* * *
Женя замычал нечленораздельно, вяло отмахнулся не пробуждаясь. Нога свесилась с края кровати. Во сне он шел по опустевшей деревне и знал, что здесь живет старуха, придумавшая одну очень древнюю и поганую песню. Хотя на самом деле старухе напели ее в тайге очень древние и поганые голоса. Колыбельная, которую слышат иногда люди с грязными червивыми душонками, — и она овладевает ими.
Мертвые голосовые связки рождали песнь могильных червей, мелодию крыс и опарышей, а мальчики спали.
Чик.
Клок русых волос соскользнул с виска Кирилла, спикировал на пол, сквозняк загнал его под койку.
Чик.
* * *
На первом этаже детишки стонали во сне.
— Мамочка… — повторял слабо Дамир. — Баба поет…
Артем сидел по-турецки на постели. К груди он прижимал тряпичную куклу — полуметрового морячка. Морячок пучил большие блестящие глаза и улыбался широким вышитым ртом. Артем тоже улыбался.