Графиня подтащила стонущего мальчика к кресту. Каменная пирамида напоминала алтарь, а ростовое зеркало — икону. Но не святую, а бесовскую, со скалящимися личинами. На постаменте горели черные кадящие свечи. Фреска наплывала из тьмы страшными мордами.

Назар понял, что обречен. Тимку растерзали волки в дебрях — его растерзают черти в подземелье ведьмы. Это же они кишат над постаментом! Щупальца мрака… железные клювы демонов…

Никто не вызволит мальчика. А расправившись с ним, как с остальными, ведьма примется за уцелевших.

Мерцающие свечи окаймляли купель. Графиня взяла Назара на руки — так же, как он держал куклу-морячка, и вошла в воду. Зеркало было слегка наклонено вперед, и крест аккуратно умещался в раме. Ведьма запела, оглаживая кудри мальчика, роясь в них ногтями, точно ловила вшей.

Колыбельная убаюкивала, усыпляла, высасывала страх заодно с волей.

Назар обмяк.

Мелодию графиня услышала, утопив первого ребенка. Ее мурлыкали тени, ее принес ветер, ее сплели из паутины крестовики.

Язычки пламени трепыхались. Графиня сказала, глядя в зыбкое зеркало, в начертанный детской кровью знак:

— Отдаю душу — забираю душу. Как дьявол вечен — так дьявол един. Верни душу Николая — забери душу Назара… Нырнет в Иордан — выплывет иным…

Она погрузила мальчика в воду. Забулькали пузыри. Слеза сорвалась с ее ресниц и капнула в купель.

— Пожалуйста, — отчаянно простонала графиня. — Верни! Верни!

На постаменте появился мальчик. В чистой белоснежной одежке — не чета чумазым сиротам, он шел из глубин зеркала, как из дверного проема.

— Коленька! — закричала графиня.

Поток пузырьков истощился. Больше не дергался Назар в воде. Рядом плавала его кукла, плоской мордашкой ко дну.

Мальчик приближался, рыдающая графиня уже различала его улыбку, и моряцкую бескозырку, и голубой бант. Дверь — настоящая дверь — слетела с петель, и толпа горланящих мужчин ворвалась в подвал, потрясая палицами и топорами. Графиня не видела их.

— Сыночек, — сказала она. — Сыночек мой родной…

Зеркало померкло — растворилась хрупкая фигурка. Безутешную мать вынули из купели. Исцарапанный сучьями Тимка, стоявший на лестнице, зажмурился.

* * *

— Крестьяне свершили самосуд, — произнес Женя. — Нашли ее в подвале, где Верберова якобы поклонялась сатане. Ей выбили зубы, вырезали язык, обрили налысо. Вытащили во двор и четвертовали. Лошади разорвали ее на четыре части, останки скормили свиньям.

— Она не заслужила пощады, — сказала Оля. — Девятнадцать детей! Господи…