Но со всей определенностью я помню, о чем подумал в ту ночь, когда сидел прислонившись к шершавой стене квартиры Брента Сайдса: вероятно, мы совершили непоправимую ошибку — в любом другом месте нам жилось бы намного лучше, чем здесь, — без рака, без Полуночного Глаза, без мартинов пэришей, без дочерей, настолько потрепанных несчастливой судьбой, что их будущее — не более определенно, чем дым от моей сигареты, который продолжает уплывать в темноту.
Чет вышел ко мне.
— Техас, — пробормотал я самому себе.
Честер Фэйрфакс Сингер, этот несчастный дух, чья последняя попытка поддержать невиновного обернулась не чем иным, как очередным экскурсом в область жестокости, глупости и отчаяния, изучал меня сквозь толстые стекла своих очков.
— Говорят, в Сан-Антонио тоже очень хорошо, — сказал он. — Я могу спросить тебя, где в настоящий момент находится твоя дочь?
— У меня дома. С моим отцом. Чет, дай мне побыть с ней хотя бы один день.
— Хорошо. Но только один день.
* * *
В Лагуну Эмбер и я возвращались в полном молчании. Но я отчетливо, даже с какой-то остротой ощущал ее присутствие. Я даже мог определить границу — сразу за моим правым плечом, — где смыкалась боль наших сердец. У нас была общая граница. Она гудела, словно высоковольтные провода.
Эмбер сказала свои первые слова в тот самый момент, когда я собирался свернуть с шоссе Лагуна — каньон на мою улицу:
— Нет, Расс. Езжай дальше. И побыстрее.
— Зачем?
— Потому что я прошу тебя об этом.
Я снова осторожно вырулил на скоростную полосу пустынного шоссе и надавил на педаль газа. Мощный восьмицилиндровый мотор на мгновение словно замешкался, но затем рванулся вперед, унося с собой и нас. Мы стали гостями скорости. Мы срезали повороты, а стволы эвкалиптов проносились мимо нас, словно столбы заборов. Мы упивались этой гонкой.
Эмбер опустила голову мне на плечо и обеими руками обхватила мою руку. И тут же волна воспоминаний окатила меня: мы были здесь и раньше, сотни раз, тысячу лет назад. Я успел забыть, как страстно любила Эмбер такое движение, как она растворялась в нем, как успокаивалась. Мы с ней привыкли ездить быстро — просто так, забавы ради. Скорость расслабляла ее, даже раскрепощала.
Я чувствовал сладковатый, влажный аромат ее волос и легкое благоухание ее дыхания.
Возможно, вы меня и не простите, но поймете: моя страсть к Эмбер подкатила ко мне со всей силой надвигающегося прилива.
Город появился, снова исчез. Со скоростью восемьдесят миль в час мы выскочили на Прибрежное шоссе, промчались мимо четырех зеленых светофоров, а под конец и мимо красного, прежде чем вырвались на открытый четырехмильный участок шоссе, ведущий к соседнему городу.