Слева от нас мерцала гладь Тихого океана. Над нами господствовала луна.
Стоянка грузовиков осталась далеко позади, проскочила мимо мгновенно, словно это был просто дорожный знак. Разделительная черта размылась. Справа с устойчивой четкостью проплывали холмы.
— Я хочу сделать признание, — прошептала Эмбер.
— Сделай.
— Во-первых, могу сказать тебе, как чувствую себя сейчас. Мне кажется, я мертва. Я поверила в то, что Грейс была в моем доме для того, чтобы убить меня. И... она исполнила свое намерение... убила. Я чувствую себя насквозь прогнившей, и глупой, и черной. Я чувствуя себя так... будто я сама испоганила все то, что стояло на моем столе. Каждую вещь. Сама уничтожила все хорошее.
— Я очень сожалею. Но у меня такое же чувство.
— А все же... как ты думаешь, это произошло потому, что мы сделали что-то не так?
— Все. Но я думаю, мы вели себя так, как могли вести себя, с теми инструментами, которые у нас были.
— И от этого становится легче, да?
— Насколько могу судить, не особенно.
— Может хоть что-то принести нам облегчение?
— Возможно, завтрашний день. По крайней мере, мы можем успокаивать себя этой мыслью.
— Боже мой, Расс, но ведь завтра-то уже наступило.
— В том-то и дело.
— Ты не можешь ехать побыстрее?
— Могу, конечно.
Спидометр застыл на отметке девяносто пять миль в час, а машина продолжала набирать скорость.
Мимо нас проносились и тут же затихали вдали ревущие звуки клаксонов. В какой-то миг мне показалось возможным, и даже необходимым, чтобы мы обогнали яркий свет фар нашей машины, устойчиво маячивший перед нами. Невозможная надежда и есть самая настоящая надежда.
— И еще я хочу признаться тебе в том, что часто вижу тебя во сне, — сказала Эмбер. — Не всегда это бывает твое тело или лицо, но я знаю, это — ты. Знаешь, что я сделала, когда в первый раз увидела твою машину перед своим домом? В следующую же ночь приехала к твоему дому, правда, не к самому, а встала чуть ниже, у склона холма, чтобы ты не мог заметить меня. И, пока сидела дура дурой, чувствовала себя школьницей. А ты?
— Я тоже.