– Нет. Но если бы играла, то именно этой рукой.
Мейтсон улыбнулся, вытирая засохшую кровь, которой было почему-то удивительно мало. Заинтригованный этим любопытным обстоятельством, он переглянулся с теми, кто стоял рядом. Почему так мало крови?
Пирс подался вперед.
– Нам надо немного тут поковыряться. Посмотреть, можно ли найти пулю.
Сара покачала головой.
– Зашивайте поскорее, – твердо сказала она. – Разберемся потом, когда вернемся. Не хочу, чтобы вы задели артерию.
– Это займет всего пару секунд.
– Вы хоть понимаете, что делаете?
Пирс не ответил, но взял фонарик и осторожно развел края раны. И вот тогда, сняв мизинцем засохшую корку, почувствовал
И почти сразу же пожалел о том, что сделал.
– Нашли пулю? – выдохнула Сара. Пирс прикрыл ладонью рот и кивнул. – Я же говорила, что она вошла глубоко. Я это чувствую.
Но впечатление на Пирса произвело другое. Он передал фонарик кому-то рядом и, с трудом сдерживая дрожь, отвернулся.
– Что такое? В чем дело? – слабым голосом спросила Сара и, повернув голову, перехватила встревоженный взгляд, которым Новэмбер, обрабатывавшая рану на ноге Скотта, обменялась с другими.
Скотт тоже склонился над лингвистом, чтобы посмотреть получше.
– То же самое, – хмуро сказал он.
Скотт резко выпрямился, оттолкнув руку Новэмбер.
– Что? Что то же самое? – спросил он, сгибая ногу, чтобы увидеть рану самому. И тут же воскликнул: – О господи! Что с моей ногой?
Законный вопрос. Как и у Сары, рана перестала кровоточить, и кристаллическая пуля вошла слишком глубоко, чтобы ее можно было удалить. Мало того, она уже успела срастись с прилегающей тканью, будто пересаженная кожа.
Два опухолевидных комка углерода-60 стали частью и Скотта, и Сары. И они разрастались. Как рак.