Ужасную цену.

Ее муж смотрел на свою жену по сто раз в день, и всякий раз одна и та же мысль сверлила его мозг: это плата за него, за его вину. Бог покарал его через нее, заставив ее страдать, а его обрек ежедневно, ежечасно и ежеминутно наблюдать результат своих кошмарных поступков. Даже по вечерам, когда он оставался в одиночестве в их маленьком домике, уже не таком аккуратном и чистом, как прежде, он садился с чашкой горячего молока перед телевизором, но видел не перипетии сюжета очередной мыльной оперы и не чудеса природы, а отсутствующее, потерянное выражение в слезившихся глазах своей жены. Ее недоумевающий взгляд, взгляд невинного человека, который не может понять: почему.

Он-то знал почему.

Но как это исправить? Этот вопрос не давал ему покоя, мучая постоянно, словно пронизывающая до костей боль. Как ему искупить вину перед женой и перед Творцом?

Собственно говоря, он знал как, но решиться на это было очень трудно, а главное, убеждал он себя, пытаясь оправдать собственное бездействие, это только ухудшило бы все.

Но миссис Гудпастчер умерла — совершенно неожиданно, около девяти часов утра, когда за окном дул порывистый холодный ветер, а ей должны были принести картофельную запеканку на завтрак.

А он, когда это случилось, уже вышел из дому и направлялся к ней в больницу, и связаться с ним не смогли. Не удалось дозвониться и до ее сына Джема.

И когда он пришел к ней, то увидел задернутые занавески у постели и обеспокоенные, огорченные глаза медсестер, которые те пытались спрятать от него. Старшая сестра улыбнулась Гудпастчеру так, что у него внутри все похолодело, и повела его к себе в кабинет.

Он обернулся, бросив взгляд на занавески, и медсестры заметили промелькнувший в его глазах ужас.

* * *

Когда Айзенменгер утром следующего дня вошел в контору Елены, опоздав всего на четверть часа, Джонсон был уже там. За окнами лениво, как это и бывает в разгаре зимы, собирался дождь.

— Прошу прощения, — произнес Айзенменгер, но Елена ничего не ответила и даже не посмотрела на него. Он прошел в ее кабинет, и она молча проследовала за ним. — Привет, Боб.

— Выглядите усталым, док. Все в порядке?

— Ночью пришлось поработать.

— Кофе? — предложила Елена, которая стояла как раз возле кофеварки. Айзенменгер кивнул, и женщина, наполнив кружку, протянула ее доктору.

— С чего начнем? — спросил Айзенменгер, когда Елена расположилась за своим столом. Не получив ответа, он предложил: — Может быть, пусть сперва Боб расскажет, что ему удалось найти? — Сейчас Айзенменгер чувствовал себя так, словно председательствовал на врачебном консилиуме.