— Не-а.

— Вот и я так. Но скажу тебе, между землей, где вкалываем мы, и участками, на которых работают они, там, где оранжереи, настоящая пропасть.

— Ты там бывал?

— Нет. Это запретная зона. Колючая проволока. Охрана. Электронные замки, которые открываются отпечатком пальца.

— И кто там работает?

— Дети. Занимаются тонкой работой. — Он пошевелил пальцами. — Для которой нужны тонкие пальчики…

— А детишек ты когда-нибудь видишь?

— Издалека. Они живут на другой стороне.

— Как ты думаешь, туда можно пробраться через больницу?

— Что ты задумал?

Волокин пропустил вопрос мимо ушей:

— А о детях ты что-нибудь знаешь?

— Самую малость. Так, ходят слухи. Когда не копаются в земле, они поют. А когда не поют, занимаются самобичеванием.

— Подробнее можешь рассказать?

— Нет. Они все живут за семью замками. Зато платят тут хорошо, и, если соблюдаешь правила, не пристают. Ты…

Абдель швырнул сигарету и присыпал окурок землей:

— Вот черт.

Тут Волокин тоже расслышал шум двигателя. И вслед за товарищем закопал окурок. Грузовик подбрасывало на тропе, и он еле тащился. Модель с открытым кузовом, в котором стояли люди. Пыль в лучах вечернего солнца окрашивала воздух, придавая атмосфере плотность. Несмотря на мороз, вся сцена из-за этого напоминала караван в пустыне.

Русский присмотрелся к фигуркам в кузове. Дети. Прямые и неподвижные. В солнечном свете их лица казались белыми свечками. Они были не в баварских нарядах, а в костюмах из черного полотна. Белые рубашки с воротниками под горлышко выглядывали из-под курток. Это только усиливало их монашеский облик. Маленькие лютеранские пасторы.

Грузовик проехал в сотне метров перед ними. Волокин заметил, что кузов выстлан деревом. Наверняка для того, чтобы пассажиры не касались современных материалов. Все дети были в черных бейсболках, на таком расстоянии напоминавших шляпы амишей. Амишей Зла.