— Да что я, — сник вдруг секретарь, даже став чуть ниже ростом. — Я так, забавлялся. Шутка, она и есть шутка. Нельзя ж воспринимать подобное всерьез. — Он устало рассмеялся. — О чем мы только не болтаем — обо всем! Сплошное словоблудие, весь день. И целые книги того же словоблудия публикуем — правда, хоть чужого.

— Нет, вы посмотрите на него, — с возмущенным видом обернулся Осип Максимович к следователю. — Взял и сжег официальный документ. Варварство какое! Нельзя ли этого вандала под арест?

Порфирий Петрович подошел к двери.

— Поручик Салытов! — громко позвал он. Поручик тут как тут. — Арестуйте этого человека. — И следователь кивком указал на Осипа Максимовича.

— Как! — опешил тот, впрочем тут же опомнившись. — Мы так не договаривались! Вы собирались оставить меня Виргинскому, чтобы счеты со мной свел он, а не вы. Мы договорились, я принял ваши условия. Я пошел на это. Думал, вы благородный человек. А вы — обманывать? Как это низко, бездушно!

— На вашу душу мне наплевать, — ответил Порфирий Петрович. — В отличие от души Виргинского.

Глава 26 ПОДВАЛ НА САДОВОЙ

Глава 26

ПОДВАЛ НА САДОВОЙ

В двери кабинета постучали. Порфирий Петрович, затушив недокуренную папиросу, поднялся с кресла. Медленно, словно стесняясь, приоткрылась дверная створка.

— Павел Павлович? Вот это да! — приветствовал следователь входящего с теплой ноткой удивления, которого, собственно, и не испытывал.

— Здравствуйте, Порфирий Петрович, — сказал Виргинский, смущенно отводя взгляд.

— Ох и напугали же вы нас. — Следователь поморщился, словно отгоняя неприятные воспоминания. — Я ведь и впрямь было подумал, что это вы, покуда башмаки не разглядел.

— А, вы про это. — Студент наконец решился взглянуть следователю в лицо. — Прошу прощения. Та записка… глупость несусветная. Хотя на тот момент я, действительно, вполне намеревался… А потом волею случая оказался на Казанском мосту — видимо, вскоре после вас. Он и вправду очень походил на меня. Я прямо как на себя посмотрел. И подумал: «Вот бы и мне так надо. Вот он, выход». Но не решился, смалодушничал. Может, и зря. Рано или поздно… Миг — и все.

— Не смейте так говорить!

— Мне надо было его убить. Это еще одно, что сидело в голове. По этой причине, может, и жив тогда остался. Но и тут рука дрогнула. Никчемный я человек.

Виргинский потупился.

— Я так не считаю.