– Он был и моим врачом тоже.

Пирли накрывает мою руку своей, кожа которой напоминает пергаментную бумагу, сквозь которую просвечивают кости и сухожилия.

– Я знаю, малышка. Я видела, что что-то не в порядке, но просто не понимала, в чем дело. Энн смеялась в нужные моменты, но смех никогда не затрагивал ее глаз. Эти глаза всегда походили на стекло. Блестящие, но одновременно пустые и ничего не выражающие. Господи, но мальчики все равно сходили по ней с ума. Энн была самой красивой девочкой в городе. Они не видели боли, которая жила в ее сердце.

– А может, совсем наоборот, – говорю я. – Может быть, они чувствовали ее, и это привлекало их.

– Возможно, и так, – бормочет Пирли, печально кивая головой.

– А что ты можешь сказать о моей матери?

Она отпивает очередной глоток виски и морщится.

– Гвен было двенадцать, когда они переехали сюда. У нее не было тех проблем, которые мучили Энн. Она могла смеяться и улыбаться, и казалась вполне нормальным ребенком. Но она постаралась при первой же возможности выйти замуж, чтобы уйти из этого дома. Как оказалось, никуда она не ушла. Война заставила ее вернуться обратно. И чем старше она становилась, тем больше у нее возникало проблем. Теперь, задним числом, я понимаю, что доктор Киркланд, должно быть, добрался и до нее. Семя зла заронили в ее душу, когда она была еще совсем маленькой, как Энн. Просто в ее случае все было не так плохо.

– Я думаю, Энн пыталась защитить ее.

Пирли медленно кивает головой.

– Энн пыталась помочь всем и каждому. Она стремилась спасти всех. Но не смогла спасти даже себя.

– А бабушка Кэтрин, неужели она ничего не подозревала?

– Со мной она никогда не разговаривала на эту тему. Но миссис Кэтрин точно знала, когда следует исчезнуть. И она позволяла доктору Киркланду много времени проводить наедине с девочками. Я видела это, когда они встречали здесь Рождество, девочки тогда были еще совсем маленькими. Если доктор Киркланд собирался весь день провести в доме, миссис Кэтрин находила себе занятие и место, куда могла бы удалиться. У меня были дурные предчувствия, но что я могла сказать? В то время все обстояло по-другому. Служанка, подобно мне, не могла и рта раскрыть, чтобы заговорить о таких вещах. Все, что я могла сделать, это оставаться рядом с девочками, когда они были расстроены. И пытаться хотя бы немного облегчить их боль.

– Ты никогда и ничего не видела своими глазами?

Она качает головой.

– Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что доктор Киркланд специально делал так, чтобы я ничего не видела.